– Друг мой, как ты? – с самой искренней улыбкой поинтересовался я, откладывая в сторону сумку.

– Неважно, – признался он после короткого молчания уже давно привычным для меня голосом. Я засиял еще пуще прежнего:

– Смотри же, какое чудесное утро! Наша бричка прибыла! Мы едем домой! Что может быть лучше?

– Ах, быть может, если бы я мог ходить! – насмешливо предположил Дмитрий, сохраняя спокойное выражение лица. Я прикрыл глаза и тихо рассмеялся, ничего не ответив.

Мы отзавтракали. Хозяйка позаботилась о ноге моего друга, даже подарила перемотанные тканью костыли – «отыскала в чулане». Этот дар был очень даже кстати, потому я был безмерно ей благодарен.

На самом деле, нога Дмитрия за эти несколько дней начала срастаться, конечно, неправильно. Хоть она и находилась в состоянии покоя, колено было полностью раздроблено, поэтому это неправильное срастание конечно сопровождалось невыносимой болью. По словам Дмитрия, он часто не мог заснуть из-за этого, но «не смел просить о помощи, ибо заслужил это наказание и понесет его достойно, если это достоинство вообще осталось».

Распрощавшись с хозяйкой, мы закинули вещи и сели в бричку. Дорога обещала быть долгой, извозчик предложил провести нас по короткому пути, однако я сразу же отказался от этого предложения, припоминая, сколько нам пришлось его ждать. А времени у нас действительно не было. По моим подсчетам, если ничего не случится, мы прибудем в К-город где-то за две-три недели до празднования.

Все бы ничего, но к Дмитрию вновь возвращалось недоброе расположение духа.

– Интересно, почему Суворов надумал вернуться в К-город? Если память мне не изменяет, он покинул К-город при первой же возможности, когда народ начал выступления, – с презрением рассуждал мой друг.

– Я слыхал, что он учился в Петербурге какое-то, относительно недавно должен был выйти кандидатом и возвратиться к родным, – вспомнил я. Нам несколько раз доводилось обмениваться письмами, но, конечно, не долго.

– У-у! Петербург! Ей-богу, на кого же он мог там выучиться? Уж таких, как он там не обучают! – скептически рассудил Дмитрий, скрещивая руки на груди.

– Решил медицину освоить, – продолжал вспоминать я. – Да-с, писал, что чуден ему народ в столице, но учеба интересна и дается относительно легко…

– Ну и ну – чуден! Не сам ли он чуден?

– …а на службу не смог поступить по состоянию здоровья.

– Полно, Владимир, хватит с меня сказок! – снова перебил меня Дмитрий. – Знал бы он, какие нравы в Петербурге, так и тоже не ехал бы. По состоянию здоровья! Комедия! Да струсил он и только!

– Еще в гимназии Суворову нездоровилось. А уж если он взаправду вышел из Петербургского университета кандидатом, то, я думаю, будет работать отменным доктором!

– Боже, прекрати же смешить меня! Умереть спокойней, чем идти к такому лекарю!

Я не стал никак отвечать на его реплику, а вместо этого чуть отодвинул шторку. Полутьма в бричке тут же рассеялась. Солнце уже светило высоко, начинало печь. Колеса подрагивали, лошади изредка фыркали, кучер что-то тихо напевал, а я наслаждался этим необыкновенным концертом. Для настоящего счастья настоящему человеку нужна лишь свобода, я в который раз убеждался в этом. Свобода и товарищ рядом.

– Знаешь, Владимир, наверное, ты был как обычно прав, – между тем вдруг произнес Дмитрий. – Поступил я нелепо, отнюдь не справедливо.

– Как жаль, что ты осознал это слишком поздно. – Я искренне вздохнул, вновь бросая взгляд на пейзаж за окном.

– Иногда я думаю, что выстрел того барина был не случайным, – продолжил он с тяжестью в голосе. – Он будто бы знал, что мир несправедливостью на меня глядит, что лишь флора добра ко мне, поэтому и забрал у меня все, что я имел. Отныне заперт я в своем теле на долгий мой век.