Джим достал из кармана пальто небольшой сверток и бросил его на стол.
– Не заблуждайся насчет меня, Делл, – сказал он. – Хоть побрейся ты налысо, никакая прическа и стрижка не заставят меня разлюбить мою девочку. Но раскрой этот сверток, и ты поймешь, почему я сперва растерялся.
Белые ловкие пальчики распустили бечевку и разорвали бумагу. Раздался радостный возглас, увы, тут же сменившийся – совершенно по-женски – истерическими рыданиями, так что хозяину дома пришлось немедленно применить весь арсенал утешительных мер.
Потому что в свертке лежали гребни – тот самый набор декоративных гребней для волос, которым Делла давно любовалась в одной из витрин на Бродвее. Невероятно красивые гребни, настоящие черепаховые, украшенные по ободку мелкими драгоценными камешками – как раз такого оттенка, который так хорошо подошел бы к роскошным когда-то, а ныне исчезнувшим волосам. Гребни стоили дорого, она это знала, и мечтала о них, изнывая всем сердцем, без малейшей надежды на обладание. А теперь у нее есть прелестные гребни, но нет волос под желанное украшение.
Она прижала гребни к груди и наконец-то смогла улыбнуться сквозь слезы, поднять глаза и сказать:
– Волосы отрастут быстро, Джим!
А затем Делла вскочила, точно ошпаренный котенок, и воскликнула:
– Ой!
Она так и не отдала Джиму подарок! Она протянула цепочку мужу, держа ее на ладони. Казалось, что матовый драгоценный металл засверкал, отразив радостный блеск ее глаз.
– Тебе нравится, Джим? Я весь город обегала, пока искала тебе подарок. Теперь ты будешь смотреть на часы хоть по сто раз на дню. Кстати, дай мне часы. Я хочу посмотреть, как они смотрятся вместе.
Но вместо того чтобы послушаться, Джим прилег на диванчик, положил руки под голову и улыбнулся.
– Делл, – сказал он, – давай пока спрячем наши подарки. Отложим до лучших времен, а то уж больно они хороши. Я продал часы, чтобы купить тебе гребни. А теперь уже можно жарить отбивные.
Волхвы, как мы знаем, были очень мудры – необычайно мудры, – те волхвы, что явились с дарами к Младенцу в яслях. Они заложили традицию дарить подарки на Рождество. У мудрых дарителей и дары, без сомнения, были мудрыми, вероятно, с заранее оговоренной возможностью обмена в случае необходимости. Я же, как мог, рассказал вам простую историю о двух глупых детях в дешевой съемной квартирке, которые совершенно не мудро пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами. Но пусть знают нынешние мудрецы: из всех, приносящих дары, эти двое – мудрейшие. Среди тех, кто вручает и принимает дары, мудрее всех будут подобные им. Всегда и везде это мудрейшие из мудрейших. Они и есть волхвы.
В антракте[2]
Майская луна ярко освещала частный пансион миссис Мэрфи. Загляните в календарь, и вы узнаете, какой величины площадь освещали в тот вечер ее лучи. Лихорадка весны была в полном разгаре, а за ней должна была последовать сенная лихорадка. В парках показались молодые листочки и закупщики из западных и южных штатов. Расцветали цветы, и процветали курортные агенты; воздух и судебные приговоры становились мягче; везде играли шарманки, фонтаны и картежники.
Окна пансиона миссис Мэрфи были открыты. Кучка жильцов сидела на высоком крыльце, на круглых и плоских матах, похожих на блинчики. У одного из окон второго этажа миссис Мак-Каски поджидала мужа. Ужин стыл на столе. Жар из него перешел в миссис Мак-Каски.
Мак-Каски явился в девять. На руке у него было пальто, в зубах – трубка. Он попросил извинения за беспокойство, проходя между жильцами и осторожно выбирая место, куда поставить ногу в ботинке невероятных размеров.