Хихикает, забери его дьявол!

Но разве дирдайле смеются? Легенды красочно живописали душераздирающий вой, жуткие крики и кровожадные хрипы. Смех, к тому же женский, там не упоминался.

Она соскользнула откуда-то сверху, из-под парусов, и опустилась на палубу в круг света от фонаря. Серая бархатная юбка без кринолина, белоснежные пышные рукава сорочки, черный тугой лиф – на нее не упало ни капли дождя. Волосы гладкие, как черный шелк, нежно-сиреневые, мерцающие глаза и лик, прекрасный, как с иконы старых мастеров. Кеннет сглотнул. Ему никогда, ни за что в жизни не пришло бы в голову, что дирдайле так прекрасна.

– Забавно, – сказала она и сделала шажок к капитану. – Интересно, это глупость или бесстрашие?

Тонкие прохладные пальцы коснулись его щеки. Ее лицо светилось изнутри, словно жемчужина. От нее захватывало дух, как от короткой пронзительной мелодии, отрывка песни, принесенного ветром. Едва понимая, что делает, Кеннет взял ее руку и поднес к губам. Ее кожа оказалась нежной, будто пена на дорогом пиве. Бледно-розовые губы женщины тронула торжествующая улыбка, воздух вокруг слабо зазвенел.

Однако «Аберрейн» была слишком ревнива, чтобы оставить это безнаказанным: такелажный блок со скрипом сорвался с места и кометой понесся вниз. Нежный звон разбился вдребезги, и дирдайле взмыла ввысь, спасаясь от удара, блок просвистел перед носом Кеннета, стирая последние следы очарования. Капитан с благодарностью улыбнулся и украдкой утер лоб. Фух, чуть не пошел на закуску…

Женщина опустилась на перильца фальшборта, балансируя на них с ловкостью птицы. Ветер и дождь обтекали ее, будто вода – каменный риф.

– Что, еще не наелась? – неожиданно для самого себя спросил Кеннет.

– Я хочу жить, – ответила дирдайле. – Почему ты мешаешь?

Бреннон поднял дробби. По губам дирдайле пробежала снисходительная улыбка.

– Не бойся, моряк, я больше не буду никого выпивать до дна.

– Я боюсь только людей, – ответил Кеннет. – А ты – нелюдь. Чего тебя бояться?

Она удивилась и соскользнула с перил на палубу. «Аберрейн» угрожающе скрипнула.

– Любой из нас когда-то был человеком.

Бреннон снова пожал плечами:

– Считай это поблажкой в честь того, что когда-то ты была человеком. Если сама прыгнешь за борт, то стрелять не стану.

– Потрясающее милосердие, – усмехнулась дирдайле и чуть сощурилась на салон. – О! Они уже провели экзорцизм! Они не так беззащитны, как ты думаешь.

– Значит, упырем полковнику не стать. Так старалась – и все вхолостую…

– Упырем? Дурак. Я всего лишь сделала его своим вассалом. Кто он такой, чтобы предлагать ему бессмертие?

– А! Так это, оказывается, бессмертие! А я-то думал…

– Разве тебе не жаль умирающую от голода женщину? – спросила дирдайле, не рискуя, однако, приблизиться. Возьмут ли ее серебряные пули с такого расстояния? Или лучше в упор?

– Нет.

– Ты можешь напоить меня сам. Не бойся, я обещаю, что не буду пить до дна. Довези меня до города, и я уйду.

Кеннет потер подбородок.

– То есть предлагаешь отвезти тебя в Шеллингхерст, к людям, чтобы ты наконец как следует пообедала?

– Какое тебе до них дело? Ты спасешь своих пассажиров – об этом мы можем договориться?

– Нет, – ответил Бреннон и, вскинув дробби, выстрелил из обоих стволов. Дирдайле с криком боли и ярости метнулась прочь – вверх, в паруса. На палубе осталась пурпурная лужица.

Говорят, серебро – кровь ушедших богов, и потому оно сжигает плоть лишенных тени. Так в Риаде частенько называли всякую нежить и нечисть. Дирдайле была голодна и ранена, и ему не стоило покидать пост перед дверью салона. Тварь могла броситься в любой момент, и потому Кеннет поспешил перезарядить дробби. Дирдайле получила в грудь две серебряные пули – разве она сможет удержаться, когда жертва совсем рядом? Если не от голода, то из мести.