Лужайка плавно сливалась с небольшим парком, который спускался к опасным скалам. Там, почти нависая над пропастью, стоял маленький заброшенный замок. Вдовья башня, служившая тюрьмой любовнице короля Диметриха (отца Максимиана I и деда Максимиана II), стала домом второй жене самого Максимиана I. Ни для кого не было тайной, что у короля было две супруги: Уинифрид и Диастасия.
Первой женой, навязанной политическими взглядами, оказалась Уинифрид. Браку сопутствовало подписание указа о соглашении между двумя королевскими семьями, и требовалось свободное обоюдное согласие жениха и невесты. После чего они считались официальными супругами. Любви там не было – только расчёт.
А любимой женой впоследствии оказалась – Диастасия. Их брак заключали публично, причём трижды на воскресных службах, предшествующих самому венчанию. Обряд происходил пред входом в собор, где Максимиан I вручил супруге золотой браслет, как знак того, что она будет обеспечена, если овдовеет. Как только вторая королева родила сына, монарх поселил любимую супругу в малом замке, чтобы она и младший сын не подвергались нападкам Уинифрид, и в то же время были всегда под рукой. Вместе с ними делила кров только фрейлина Ильза.
Так как первая жена родила болезного потомка, государь принял решение посадить на трон второго мальчика. Однако вскоре замок потрясло известие, что младший наследник умер. Убитая горем мать несла бессмыслицу, порочащую доброе имя короля и первой королевы. Про любовь монарх быстро забыл, и вторую супругу заперли в замке. Позже про Диастасию и вовсе позабыли. Объявили, что скончалась она; но лишь немногие знали правду. А когда Максимиан I следом за супругой отправился на покой, править стала Уинифрид. Вырастила она Максимиана II властным, но нервным. Взойдя на престол, он возьми да сошли маменьку в монастырь за ненадобностью.
Вот и зарастает теперь малый замок плющом и терновником. Туда давно не ступала нога человека.
А теперь без пяти минут молодой супруг Максимиан II о чём-то задумался. Может, в моменты приступа он и вспоминал свою мать, но никогда о ней не говорил. Бледность его щёк приобретала оттенок цвета слоновой кости. Его глаза лихорадочно блестели и перебегали с предмета на предмет. Совсем некстати случился с ним припадок. Чтобы прийти в себя, требовалось время, а его-то у него как раз и не было. Злость спала, он перестал кричать и выть, а осталось опустошение. Монарх пытался заставить себя подняться на ноги и улыбаться. А вскоре ещё придётся выйти к народу, чтобы побывать на казни.
– Креветка пучеглазая, чтоб тебя амарок разодрал, – выругался король.
– Ваше величество, Вам лучше? – подал голос со своего места оруженосец. – Вы о ком толкуете?
– Мне всегда просто отлично, – рявкнул Максимиан II. – Давай плащ и впускай эту толпу лоботрясов.
– Как прикажете, Ваше Величество, – согласился воин и направился к королю.
***
Но не только Его величеству было не до веселья – печалился ещё один человек.
Мира осмотрела свою камеру: одна узкая длинная бойница с решёткой в стене. Света поступало мало, и от этого у девушки постоянно слезились глаза. Она пыталась напрягать зрение, чтобы видеть в темноте крыс и пауков; чтобы не наползли черви под одежду. Мира с тоской смотрела на перекрещенные железные прутья. Из соседних камер доносились различные звуки. Где-то шуршали соломой, распространяя запах гнили. Чуть дальше – стонали, доводя до сильнейшей паники. В дальнем коридоре кричали от боли; а иные ругались. В воздухе пахло плесенью, гноем от ран узников, и навозом. Сырость будто проникала под кожу и пробирала до костей. Не было ни единой возможности хоть как-то согреться. Но холод отвлекал от чувства голода.