Он был эпицентром любви. Его любили.

Насилие и боль ради любви? Или вместо любви? Возможно ли такое?

В его случае такое было возможно.

Как возможно, что Бог любит всех.

Но каждого, очевидно, любит по-разному.

По какой иной причине одному Он даёт любовь в чистом виде, а другого наделяет её отражением во вроде бы чуждой форме?!

А вот интересно, человек в принципе может любить по-настоящему? Или каждый из многомиллиардной толпы двуногих нянчится со своей, личностно подогнанной, подделкой любви?

Он наслаждался доставшейся ему любовью-насилием. Наслаждался, пряча чувство беспомощности и полной беззащитности перед миром. И каждый раз, убивая, играл в Бога. Бог всемогущ. Бог всё может. И дать жизнь, и забрать.

Но он обладал лишь даром забирать жизни. Дар это или проклятие? Куда он денет забранные жизни и к чему они ему…

Странная игра за счёт некоего другого, кто мог и создавать, и отнимать бытие…

Что-то фальшивое крылось в его жизни. В его игре… И эта фальшь беспокоила с каждым днём всё больше. Хотя о чём тут было беспокоиться, уму непостижимо…

Но каковой оказывалась процентная доля ума в столь странном поединке с доставшейся многоличностью?

Он вёл непримиримую войну с упорно живущей в нём совестью. Живучая тварь, как он ни старался, не смог её извести!

Он и совесть – оба были заклятыми врагами, сошедшимися в безжалостном поединке. И ум, подчиняясь приказу обезумевшего от власти эго, категорично отделял друзей от врагов.

Жаждущих власти и денег от страждущих знаний.

К чёрту знания!

Зачем они вообще понадобились конкретному в априорной заданности уму! Есть задача, есть путь её решения, и баста! И всё, нет надобности в философской брехне, в психологических наворотах!

Реальность определяет сознание, понятно! И слушать ахинею о первопричинности сознания, о его роли в создании мира личности и самой личности воистину угнетала.

Воистину…

Истина…

Как мало он знал об истине… Что она, по сути, такое?

Принятая в мире точка зрения на ту или иную ситуацию или же новая, принципиально иная трактовка действительности?

Взорвать бы весь этот безумный мир к чёртовой матери!

Он натянул через голову заношенную серую водолазку. Запах дешёвого стирального порошка резко ударил в нос.

Чистота превыше всего в жизни!

Учитель повторял: нельзя привлекать внимание вычурной униформой или грязной одеждой. Кричащие цвета, например, оранжевая тога, сразу же вызовут у людей привычную оценку: «сектант»!

Все послушники одевались в обычную повседневную одежду. Стирали её ежедневно. Парфюмом не пользовались.

Ничто не должно цеплять внимание собеседника и отвлекать его от взгляда и слова служителя культа.

А сам служитель во время инициации клялся навсегда сохранять контакт со взглядом и словом Учителя.

Фотографии Гуру смотрели на него со стен квартиры, из обложки паспорта, из нутра бумажника.

Он подошёл к центральному изображению наставника.

Обязательный ритуал перед выходом на задание.

Зажёг свечи перед вправленным в золочёную раму снимком. Гуру повелительно созерцал ученика сверху вниз. Виновато оглянувшись, он коснулся кончиком мизинца висевшей на стене фотографии. Всё на свете он бы отдал за одно прикосновение к божественному телу Учителя…

Опустился на колени, сложив руки над головой в просительном жесте.

Пальцы сложенных вместе ладоней смотрели вверх, умоляя Гуру дать силу и благословение.

Губы шевельнулись, но молитвенные слова так и не слетели с них.

Звук удара подбросил его вверх.

Вскочив на ноги, он растерянно таращился на разлетевшиеся по комоду осколки. Несколько свечей, продолжая гореть, катились по полу.