Безо всяких причин я почувствовал себя расслабленным. Что-то во мне смягчилось. Я заметил, что по моим щекам катятся слезы, а затем мной на секунду овладело невероятное ощущение. На короткий момент, но достаточно продолжительный, чтобы пошатнуть основание моего сознания или моей личности, или того, что, как я думал и чувствовал, является «мною». В это мгновение я понял, что мы очень близки друг другу по своим целям и темпераменту. Наши обстоятельства были похожими. Я хотел сказать ей, что это была отчаянная битва, но что она еще не закончена и никогда не закончится. Она прощалась, потому что, будучи безупречным воином, знала, что наши пути никогда не пересекутся. Мы пришли к концу следа. Запоздалая волна чувств общности вырвалась из какого-то темного, непостижимого уголка меня самого. Эта вспышка была подобна электрическому разряду внутри моего тела. Я обнял ее, мои губы двигались, говоря что-то, не имеющее для меня никакого смысла. Ее глаза загорелись. Она тоже говорила что-то, чего я не мог понять. Единственное ощущение, бывшее для меня ясным и состоявшее в том, что я пересек параллельные линии, не имело никакого прагматического значения. Внутри меня вырвался наружу какой-то источник, какая-то необъяснимая сила разрывала меня на части. Я не мог дышать, и все покрылось мглой.

Я почувствовал, как кто-то касается меня и мягко тормошит. В фокусе появилось лицо Ла Горды. Я увидел, что лежу на кровати доньи Соледад, возле меня сидела Ла Горда. Мы были вдвоем.

– Где она? – спросил я.

– Ушла, – ответила Ла Горда.

Я хотел все рассказать Ла Горде, но она остановила меня и открыла дверь. Все ученики ожидали меня снаружи. Они надели свои лучшие одежды. Ла Горда объяснила, что они порвали все остальное, что у них было. Время клонилось к вечеру. Я проспал несколько часов. Не разговаривая, мы пошли к дому Ла Горды, где стояла моя машина. Они забились внутрь, словно дети, собирающиеся на воскресную прогулку.

Прежде чем сесть в машину, я остановился, глядя на долину. Мое тело медленно поворачивалось, совершая полный круг, как если бы оно имело собственную волю и свои задачи. Я чувствовал, что постигаю сущность этого места. Я хотел удержать ее в себе, ведь я знал совершенно определенно, что никогда больше его не увижу. Другие, должно быть, уже проделали это. Они были свободны от меланхолии, шутили и смеялись друг над другом.

Я завел машину, и мы поехали. Когда мы достигли последнего поворота дороги, солнце садилось, и Ла Горда закричала, чтобы я остановился. Она выбралась наружу и побежала на небольшой холмик сбоку от дороги. Она забралась на него и бросила прощальный взгляд на свою долину. Она протянула к ней руки и вдыхала ее в себя.

Поездка вниз с этих гор была на удивление короткой и совершенно лишенной событий. Все хранили спокойствие. Я пытался втянуть Ла Горду в разговор, но она наотрез отказалась. Она сказала, что горы, будучи собственниками, хотят завладеть ими и что если они не сохранят своей энергии, то горы никогда не отпустят их.

Как только мы спустились в долину, все стали очень оживленными, особенно Ла Горда. Она, казалось, была переполнена энергией. Она даже добровольно поделилась информацией, без всяких уговоров с моей стороны. Одним из ее утверждений было то, что Нагваль говорил ей, а Соледад подтвердила, что у нас есть другая сторона. Услышав это, остальные выступили с вопросами и замечаниями. Они были в смущении из-за своих странных воспоминаний о событиях, которые, с разумной точки зрения, не могли иметь места. Так как некоторые из них впервые встретились со мной лишь несколько месяцев назад, то воспоминания обо мне, уходящие в отдаленное прошлое, были чем-то превосходящим границы их понимания.