— Нет, это неприемлемо, — желчно проскрежетала экономка. — Потому что я не могу называть вас по имени в ответ.

— Почему?

— Это не положено по этикету.

— Что ж, этикет так этикет, — вздохнула Надя и добавила: — Хорошо, я спущусь в столовую. Скажите, Марья Степановна, а на этом обеде много человек будет?

— Если к обеду не пожалуют гости, двое-трое, — ответила экономка.

— Спасибо, а Сергей Михайлович тоже, конечно, будет?

— Не могу знать. Он мне не докладывает о своих планах.

— Я поняла, — кивнула Надя.

В это время модистки уже сложили свои наряды и вещи, и мадам Ломотье сказала:

— Надежда Дмитриевна, мы закончили. Оставляю вам эти три платья. Остальной гардероб пришлю через четыре дня, когда все будет готово.

— Благодарю вас, мадам.

— Я велела слугам, они спустят остальные коробки вниз, — сообщила экономка.

— Да, конечно, — согласилась модистка. — Прощайте.

— Спасибо вам, до свидания, — поблагодарила Надя и кивнула мадам, которая присела в небольшом реверансе и быстро вышла со своей девушкой за дверь.

— Барышня, мне следует зашить ваше платье? Оно снизу сильно порвано, — поинтересовалась Дуня, держащая платье Нади из будущего.

— Вам следует выкинуть этот испорченный наряд, сударыня, — заявила Злоказова.

— Не буду я его выкидывать, оно мне нравится, — ответила Надя уже недовольно. Эта Марья Степановна была уж очень неприятной особой.

— Но оно все равно не годится для ношения, — не унималась экономка. — Хотя как вам будет угодно. К обеденной трапезе не опаздывайте. Кухарка терпеть не может подогревать пищу.

Окинув девушек подозрительным взглядом еще раз, экономка выплыла из спальни, словно царица, задрав подбородок.

— Какая она сложная, а пафос так и льется из нее, — хмыкнув, сказала Надя Дуняше.

— Не обращайте внимания на ее недовольство, — успокоила, улыбаясь, горничная. — Она всегда такая. Только и указывает всем, что сделать, что неверно. Мы уж привыкши, должность у нее такая вредная, за всем уследить надо, чтобы графья довольны остались. Садитесь лучше к трюмо, барышня, причешу вас. Я как раз корзинку с лентами и шпильками захватила.

— Спасибо, Дуняша, я буду благодарна, если причешешь. А то сама не умею.

Чуть приподнимая длинное платье, Надя осторожно прошествовала к зеркалу, куда указывала горничная, стараясь не запнуться о длинную юбку, пытаясь быть естественной и не показать, что она никогда не ходила в таких платьях. Присев на мягкий табурет, она повернула лицо к зеркалу, вспоминая, как именно сидели дамы в исторических фильмах, когда их причесывали.

— Ты долго будешь причесывать, Дуня? — спросила Надя, едва горничная начала разделять мягкой щеткой ее волосы.

— Около четверти часа, наверное. Хорошо было бы закрутить пряди.

— Нет не надо, это долго будет. Ты что-нибудь простое сделай, Дуняша, чтобы быстрее.

— Хорошо, Надежда Дмитриевна, тогда просто вверх соберу и цветок из прядей закручу лепестками, у вас густые волосы хорошо будет.

— Спасибо, — кивнула девушка и вновь вспомнила про Злоказову, она была первым человеком за сутки, который не понравился Наде своим неуживчивым характером и злобным взглядом. — И как вы терпите эту Марью Степановну? Такая она все же неприятная мадам.

— Согласна с вами, барышня. А после смерти Лидии Ивановны вовсе несносная стала. Только и шпыняет всех, пытается выслужиться перед Сергеем Михайловичем. Думает, любовь его заслужит.

— Ее можно понять, — пожала плечами Надя. — Она главная над слугами, ей за это платят, ведь так?

— Главная-то главная. Но все знают, что она давно и неистово влюблена в Сергея Михайловича. Слуги говорят, что еще до его женитьбы она за ним хвостом ходила и по каждому вопросу все бегала к нему и спрашивала. А когда он женился, дулась на барина почти несколько месяцев и на всех свою злобу срывала, потом вроде угомонилась. А после смерти барыни снова начала вокруг него мухой назойливой виться. И теперь прямо смешно на нее смотреть, как она из кожи вон лезет, а Сергей Михайлович уже избегает ее. А она все не поймет, что барину не по сердцу.