В те времена наши аристократы строили свои жилища по примеру фьельдских укреплений – со стенами и крышей, отделяющими особняк от верхнего и боковых слоёв земли. Так безопаснее: враг не прокопает, и почва не обрушится, как это бывало в старые времена, когда мы ещё не научились поддерживать наиболее массивные своды колоннами. Крыша, как правило, сводчатая, но сделана не из брёвен, как у сьюдов, а из земли, смешанной с чем придётся – костями домашних животных, остатками растений и кусками твёрдой породы. Стены кирпичные или каменные, но, в отличие от домов простого люда, не просто облицовывают землю, а отделены от неё расстоянием в два десятка якров. По углам строители часто возводят башни, выходящие наверх, или оставляют при раскопке колонны – ни дать не взять поверхностное имение. Чтобы осветить его, приходится жечь несколько костров снаружи и бессчётное количество факелов и свечей изнутри. Гонцам положено являться с парадного входа, что в сегодняшней ситуации особенно радовало. Поднявшись на крыльцо с узорчато вырезанными перилами (ещё одно сходство с надземными домами), я громко постучал своим импровизированным копьём в деревянную дверь. Бальб – управляющий имением Аускеров – встретил меня как всегда холодно, сказал, что хозяев нет дома, и предложил, как того требует этикет, чашку грибной настойки, от которой я вежливо отказался. Передав ему письмо от герцогского писаря, я побрёл в церковь – как бы то ни было, я совершил большой грех, который необходимо было замолить. На честность отца Вурла я не рассчитывал, а потому исповедоваться не стал; помолившись и внеся небольшое пожертвование, я наконец-то пошёл домой.

Мой дом ничем не выделяется среди сотен таких же – просто несколько комнат, прокопанных в сторону от основного туннеля второго яруса и выложенный изнутри тёсанным камнем. Один из светильников на входе погас, явный признак того, что родители и сестра ещё не вернулись со службы. Не успел я отпереть дверь, как на меня радостно бросился Гогос – мой комнатный хрюн синего с розовыми пятнами окраса, которого в этот раз я оставил дома (как оказалось, не зря). Положив мне на грудь передние копытца, он принялся лизать моё лицо, довольно похрюкивая. Я тоже был рад встретить доброго друга и, потрепав его по гриве на затылке, повёл на кухню покормить. А пока свин счастливо уплетал белёсую ботву, оставшуюся от вчерашней репы, я быстро проник в кладовую отца, где за сундуком с книгами была потайная ниша с оружием и кое-какими инструментами. Найдя копьё, более-менее похожее на моё, я привёл всё в порядок и, затопив печь, отправился обратно к Гогосу. Теперь самое время поесть и поспать.

Сон мне приснился крайне странный. Передо мной стоял Зирл Четвёртый – герцог Аннтерана и Нижнего Монта. Находились мы где-то посреди ночных гор, над которыми сияли Луна и звёзды. Для тех, кто редко бывает на поверхности, поясню: звёздами называются крошечные небесные светила, которые иногда можно видеть ночью, когда в тучах образуется прореха, а Луна – наиболее крупная из них. Однако, в моём сне это была не просто прореха – сами тучи от горизонта до горизонта почти исчезли, оставшись в небесах лишь небольшими клочками сероватых облаков с жёлтой окаёмкой лунного света. Ветер колыхал густую траву, образуя серебристые волны, накатывавшие с каждым новым дуновением. Зирл стоял на коленях, заслоняясь от меня каким-то свёртком, в котором, приглядевшись, я разглядел новорожденного ребёнка. В занесённой руке своей я держал странно изогнутую дубину. Возведя очи горе, я молча спросил Бога: «Я должен убить его?» и так же беззвучно получил ответ: «Это последний шанс. Ты должен стать чем-то иным!» Я заглянул в глаза правителя. Что-то неясное было в их цвете и форме. Присмотревшись, я обнаружил озеро из огня с гигантской фигурой посередине, протягивающей ко мне руку с каким-то предметом. Я понял, что должен взять это, но сперва не понимал, как. Затем, я достал Рукопись Изменений, попросив Владыку Недр (почему-то я знал, что это был он) положить дар на неё, и почувствовал, как на манускрипт упало что-то тяжёлое. Посмотрев на пергамен, я увидел, что держу в руке камень, за который ухватился, карабкаясь по скале куда-то вверх за непроглядную стену налитых синевой туч, в то же время сам становясь тучей под непрерывные раскаты грома. От непонимания происходящего я проснулся.