***

Южный весенний Солнцежар был наполнен птичьим гомоном, лязгом старых трамваев и родной речью, звучавшей на малороссийский манер. Балагур таксист, почему-то удивившийся московскому говору принятого им в аэропорту гостя, лихо доставил парня на оговоренный заранее по телефону адрес, где того ждала маленькая уютная квартирка. Ещё будучи за океаном, Денис договорился об аренде этого скромного жилища со знакомой его владельца, замечательной девушкой, которую на тот момент уже года три, как знал по общению на сайте одного культового российского писателя. И оказавшись на месте, встретил беззаботного солнцежарского паренька, обаятельно имитировавшего замашки эдакого жигана, который наскоро показал ему квартирку-студию, взял оговоренную заранее, вполне скромную предоплату, передал новосёлу ключи – и был таков, умчавшись по своим пацанским делам в наглухо тонированной «девяносто-девятке».

Разобрав лишь основные вещи первой необходимости, приняв с дороги душ и включив советский цветной телек, усталый, но довольный Денис, после затяжного утомительного перелёта Нью-Йорк – Москва – Солнцежар, облегчённо вздохнул и с удовольствием растянулся на видавшем виды скрипучем диванчике. За окном первого этажа, пробиваясь лучами яркого солнца юга сквозь кружева молодой зелени, шумела долгожданная, загадочная и манящая раздольем извечной русской вольницы родная земля.

***

Тарахтящий еле живым двигателем мотоцикл с коляской, ставшей без пассажирской люльки открытой грузовой платформой, с вялым рывком умолк и остановился возле калитки, замыкавшей собою периметр серого покосившегося дощатого забора. Фёдор покинул седло стального коняги и поспешил к зарослям шиповника, по неотложной малой нужде. Облегчённо фыркая, он сделал две последние глубокие затяжки и стрельнул хабариком на территорию соседа, давно торчавшего ему честный полтинник.

Поёжившись от вечерней прохлады, Фёдор направился к калитке и заперев её изнутри на щеколду – заступил в сени, с матерком наступив на коварно притаившиеся во тьме звонко стукнувшие ему черенком по лбу грабли. Ещё в сенях он почуял знакомый аромат кислых щей, оставленных его зазнобой томиться на печи в старинном пузатом чугунке. Хозяин не раз предлагал жёнке начать осовремениваться и купить уже, наконец, пару эмалированных кастрюль, но, понятное дело – бабе всегда лучше знать, на что следует тратить имеющиеся сбережения, коли таковые имеются в принципе. Впрочем, щи в чугунке, справедливости ради надо сказать, получались у неё всякий раз просто отменные.

«Федь, а-а Федь?» – нараспев окликнула она его из-за печи, куда убрала использованный при уборке веник. Чистоту в доме хозяйка обычно старалась поддерживать. То ли расслышав, как тот буркнул в ответ, а то ли и не очень, бабёнка тут же продолжила:

«У Васьки двойка опять, по арифметике, слышь?.. Дров бы на зиму запасти, осень уж на дворе…

Чё там в мире-то делается?» – по неизменной русской традиции объединила она в одну фразу все насущные вопросы текущего момента. Раздумывая, на что ответить в начале и зная при этом, что разницы всё равно нет никакой, Фёдор по привычке что-то невнятно пробурчал и уселся за стол, где его ждала миска наваристых щей и блюдце с толсто нарезанным чёрным хлебом. Опрокинув гранёную рюмку «Пшеничной», он благостно крякнул и с удовольствием взялся за потемневшую от времени столовую ложку.

Мысли его были заняты не какими-то там дровами и двойками, а лежавшим на тумбочке возле кровати потрёпанным номером «Кленового мира», где публиковались статьи и документы, утолявшие жажду беспощадной правды о кровавом и страшном, как теперь выяснялось, прошлом утомлённой энтузиазмом страны. И правду эту, заменявшую собой американские фильмы ужасов, в силу отсутствия дорогущего видеомагнитофона, хотелось читать и читать. Истосковался в ту пору всякий мыслящий, не лишённый кругозора человек по этой самой правде. И чем более страшной и лютой она являлась ему со страниц толстых журналов, тем опостылее и отвратней начинала казаться приглаженная, «карамельная» советская культура и бессовестная пропаганда, превратившая население в послушное стадо, по солидарному утверждению разоблачителей с непривычными для русского слуха фамилиями, казавшимися от того лишь ещё более авторитетными.