Грозная петиция, нечего сказать. Грозная и очень Дефо повредившая: в глазах тори (а их в парламенте тех лет большинство) он станет опасной, подозрительной фигурой. Но и пригодившаяся: где бы еще «отвратительная старуха с выпученными глазами, в морщинах и бородавках» встретила своего будущего покровителя, видного политика, спикера палаты общин Роберта Гарли?

Относительно выполнения гражданского долга Дефо, впрочем, особых иллюзий не питает. В памфлете «Шесть черт истинного парламентария. Обращено ко всем добрым людям Англии» (январь 1701 года) он рисует портрет образцового, а следовательно, несуществующего члена парламента. Парламентарий, убежден Дефо, обязан быть «лоялен, набожен, разумен, честен, высоконравственен и немолод».

Из шести черт идеального британского парламентария соответствовала действительности лишь шестая, последняя черта; тогдашний английский парламент (только ли тогдашний? только ли английский?) погряз во взяточничестве и интригах, в Вестминстере царят подкуп, пьянство, разврат. На то, что народные избранники возьмутся за ум, надежды мало. Об этом-то, в сущности, и говорит памфлет Дефо, обращенный ко всем людям Англии. Добрым и не очень.

«Прошение бедного человека в связи со всеми декларациями, актами парламента, которые провозглашались и будут провозглашаться для усовершенствования нравов и искоренения безнравственности» обращено, собственно, не ко власть имущим – они к бедному человеку не прислушаются, от них ждать нечего, а к самому себе. Остановить «нескончаемый поток пороков и богохульств» Дефо может лишь собственным примером; власть же должна быть неподкупна и выносить суровый, но справедливый приговор:

«За пьянство – в полицию, за прелюбодеяние – в тюрьму, за воровство – вешать; и всех виноватых без разбора».

«Бессмысленно, – пишет он, – издавать законы, коль скоро сами законники продажны».

Удивительно еще, как он после подобных заявлений ходит на свободе! Впрочем, недолго осталось…

И тут напрашивается «лирическое отступление»: мы завидуем иронии, скепсису, прозорливости английских просветителей, восхищаемся их умом и дальновидностью, способностью подвергнуть язвы общества ядовитой насмешке, словно не замечая, как же их скепсис, ирония парадоксальным образом сочетаются с наивностью, верой в сомнительные человеческие добродетели. Верой в возможность усовершенствовать человека, направить его на путь истинный. Или эта наивность выдуманная, фальшивая, показная, «фейк», как теперь говорят?

Дефо отдает себе отчет в том, что фантазия (wit) и разум, смысл (sense) сочетаются между собой не лучшим образом, дурно друг с другом ладят. И, выражаясь детским языком, – «оба плохо». В сатирической поэме Дефо «Миротворец» (февраль 1700 года) есть такие примечательные строки:

Уж не себя ли автор имеет в виду, когда говорит о «смысле в избытке»? Действительно, совместимы ли разум и насмешка, острота ума? Что важнее? Что продуктивнее для совершенствования homo sapiens? Или homo sapiens совершенствованию не подлежит? «Наш век достоин лишь сатиры», как писал Свифт в «Стихах на смерть доктора Свифта». Кто лучше: сатирики, которые над нами смеются, или моралисты, которые нас поучают? Первые, впрочем, тоже поучают, но смеясь, от противного, – на то они и сатирики. Вторые поучают без тени улыбки – на то они и моралисты, «разумники»; остроумный моралист – такой же оксюморон, как честный политик. К первым относится Свифт, ко вторым – Дефо.