– Чем можно помочь ему?

– Пока не знаю, хотя он у меня почти год. Он плохо схватывает порой самые простые вещи. Я занимаюсь с ним дополнительно – но пока безрезультатно. И, главное, у него самого нет желания.

– Но он пообещал стараться. Твердо пообещал – даже сжал кулаки. Неужели это не поможет?

– О, хорошо бы! Буду всегда напоминать ему. Если это поможет, считай, что ты совершил ещё одно великое дело, а я буду благодарна тебе вечно.

Вы же не представляете: какое это горе для нас – отбраковка маленького человека. Ведь мы к ним так привыкаем, привязываемся! Невозможно их не любить: лучших и худших, веселых и плакс, добрых и злых, – чтобы сделать настоящими людьми всех. Без любви к ним тут нечего делать: без нее никого и не допустят к нашему делу. Здесь ведь делается одно из самых главных дел на Земле – формирование людей. В самом высоком смысле. Этим занимаются не родители, как в предыдущие эпохи, а мы. На нас колоссальная ответственность за выпуск полноценных людей.

А отбраковка – это почти как убийство.

– Вот как? Значит, педагоги первых ступеней не очень-то счастливые люди?

– Ну, нет! Мы – самые счастливые. Да, да! Трудности – да, ответственность невероятная – да, напряженность непрерывная – тоже да; и даже отбраковка – ужасная отбраковка. Но мы всё время общаемся с детьми, младшими, – в том возрасте, когда они милей всего. Ведь дети – самое чудесное, самое удивительное, что есть на свете. Чудесней всех потрясающих открытий и гениальных теорий, прекрасней любых шедевров искусства. Их маленькие тельца, которые на твоих глазах становятся сильней и уверенней в движениях. Их мордашки и живые глазенки. Их улыбки, их смех. Неповторимые смешные выражения и тысячи «почему». Их любовь и ласка. В вашей жизни ведь ничего этого нет.

– Ева, но ведь есть и страх за них.

– Ты хочешь сказать, что тебе страшно за Ли, которого ты сегодня узнал – что тебе не безразлична его судьба?

– Да. Ты сказала то, что я чувствую: не безразлична.

– Я рада. И пока не всё потеряно – есть ещё почти два года – я поборюсь за него. Да поможет нам ваш разговор сегодня.

…Лал уверенно чувствовал себя и в детском саду. Дети и здесь сразу окружили его, и мигом двое оказались у него на коленях. А он читал им стихи. Прекрасные маленькие стишки про разные простые, но удивительные вещи. Про солнышко и дождик, про травку и песок, про облачко и тучку, про легкий ветерок. И несколько песенок спел вместе с ними. А потом развернул свой экран-веер и прочел два маленьких смешных рассказика.

Дети никак не хотели его отпускать. Но надо уже было идти в ясли.

…Малыши, которые уже говорили довольно правильно; а потом – малыши, которые только начинали говорить. Ясные глазки, гладкая детская кожа, ручки с перетяжками.

В самой младшей группе они увидели, как кормилица кормит грудью младенца. Эя смотрела не отрываясь: Ева видела, что она вся напряглась.

– Хочешь взять его на руки? – спросила она Эю, когда кормилица передала ребенка няне.

– А можно, да?

Ева кивнула, и няня поднесла ребенка. Он уставился на людей, хотел было заплакать, но передумал и, повернув головку к Эе, вдруг улыбнулся, протянул к ней ручки. И Эя взяла его.

Она держала ребенка на руках, тоже улыбаясь ему, и крепко прижимала к себе, видимо, боясь уронить.

– Аве Мария, – тихо произнес Лал.

– Эя, ты смотришь на него так, будто хочешь предложить ему свою грудь, – сказала Ева.

– Естественно! – ответил ей Лал, не улыбаясь.

Эя густо покраснела и бережно передала ребенка няне. Та положила его в колясочку, сразу откатившуюся к другим, стоявшим в тени большого дерева.