Я проскулила что-то нечленораздельно соболезнующее, кусая губы и сильно зажмуриваясь.

– А это! – с большей порывистостью, ещё один труп из соседней ячейки выкатил:

– Моя дочь, – со словами дёрнул покрывало... и меня вырвало. Слёзы глаза выжигали, меня безудержно рвало, а голос надо мной жужжал:

– Они бы носили любые грёбанные шмотки, какие бы я им дал, но ВАША семья их убила! – каждое слово вонзалось в сознание. Пронизывало его, ставя жирный крест на какой-либо возможности примириться нашим кланам.

Это было не просто страшно... Как, оказалось, случилось непоправимое. То, что обращало прахом надежды, что Хан простит нашу семью и будет к нам с сестрой снисходителен.

Только теперь я поняла весь смысл обрывочных фраз: «Больше нет... была... кровь за кровь...». Я глупая! Да! ДА! ДА!!! Сразу не поняла масштаб катастрофы. Вот почему отец так хотел спасти хоть кого-то из нас!

– Мне жаль, – утёрла рот ладошкой и подняла зарёванные глаза на Хана. – Правда, жаль... – не лгала. Не скажу, что он для меня обрёл человеческий лик, но его поступки... они стали понятней. Даже отклик в душе нашли.

– Своё прости, – сквозь зубы процедил, – закапай с ними в могилу. И впредь, – опять к себе дёрнул за шкварник – аж ткань жалобно треснула. – Если я говорю: «Сидеть!» – сидишь. Скажу: «Бежать» – помчишься. И даже сосать и лизать будешь, если мне это взбредёт в голову и кому скажу... Потому что ты и твоя сестра даже не шлюхи. Вы для меня вещи... И ты... даже имени не имеешь, ибо не заслужила. И молись, малолетняя шалава, чтобы Юсуп нашёл тех, кто, по его мнению, замешан в убийстве моей семьи!

Больше ни слова не проронил. Меня ослабевшую, зарёванную и до сих пор не отошедшую от увиденного, обратно за локоть вывел. Наплевав, запинаюсь я или нет, успеваю ли, и то, что мне хреново, протащил к выходу. Его верные псы были по-прежнему рядом. Держались в стороне и на меня почти не смотрели – понимали, что случилось.

А потом меня, в этом же виде в магазин привезли.

– Выходи! – я ещё под впечатлением сидела и не сразу сообразила, где мы стопорнули. Глазами непонимающе повела. Названия вроде знакомые, но рассудок как-то пока плавал во мраке, в который меня безжалостно топили последние несколько часов.

Мне помогли выйти – неделикатно за руку потянув.

– Хоть шаг к побегу – я с тебя живьём шкуру спускать собственноручно буду, – пригрозил Хан, даже на меня не глянув. Он вперёд смотрел, но явно в никуда – в свои тягучие, полные мести и боли мысли.

Я его услышала. Предельно ясно.

Мужики за мной в магазин зашли.

А я рассеянно взглядом по помещению скользнула. Продавщицы, меня увидев, побледнели, в лице изменились. Вроде знакомые... я дорогие магазины хорошо знала, как и персонал, потому что с подругами часто гуляла и все новые коллекции на себя примеряла. Не шмотница, но развлечения ради...

А сегодня ничего не видела и плохо различала слова продавщиц-консультанток. Шла по рядам и просто снимала какие-то вешалки, не особо задумываясь, что брала. Ни цвет, ни фасон, ни модель, ни размер – мне плевать было.

– Может, подсказать всё же? – когда очередную вешалку сняла и на согнутую в локте руку повесила, хотя там уже места не было.

– А? – я заторможенно вырывалась из паутины пережитого ужаса. – Вот это пробейте, – не в себе пробормотала, дойдя до кассы и свалив кучу перед кассиром. Девушка в сомнении на груду покосилась, на меня, на мужиков, стоящих у выхода в магазин.

– Вы уверены, что вам всё это нужно? – робко уточнила кассирша с виноватым лицом.

– Всё? – вторила я и уставилась на гору тряпок.

– Вещей пять важных пусть возьмёт, остальное лишка! – раздался голос одного из мужиков. Он телефон от уха убрал и, выключив, спрятал в карман лёгкой куртки. – Слышь, малая? – меня презрительным взглядом окатил. – Бегом отоваривайся. Хан сказал: «Пять вещей!», – грубовато повторил для меня тупенькой.