И вот, уже, Поли, второгодка, сидит на лавочке у ворот и, время от времени встречает гостей пансиона.

Иногда, ей случается провожать до кабинета директрисы заплаканных новеньких и их суровых сопровождающих.

Однажды ночью Поли довелось стричь такой, вновь принятой, девушке волосы и потом успокаивать её. Так-то, обычно, это работа третьего года, но, иногда, если девочку привозили ночью, случалось всё делать дежурной второгодке.

Поли не любила дежурства у ворот, хотя другим пансионеркам они нравились, потому что считались лёгкой работой.

Девушке приятнее было работать с животными. Чистить их, конечно, было тяжело, особенно свинарник. Зато коров можно было гладить. Эти красавицы с большими печальными глазами тыкались мягкими мордами в ладони Поли, слизывая шершавыми языками, припасённые для них яблочки. А лошадей Поли, вообще, обожала. Даже закончив своё дежурство в конюшне, Поли часто задерживалась там, расчесывая гривы у коней и с любовью выплетая в них косички.

Этот год, второй, Поли потом вспоминала как свой самый счастливый в пансионе.

Подруги, Абели и Грейс, не давали ей почувствовать себя одинокой. За все два первых года, Поли так ещё ни разу, и ни за что, не наказывали. Работа для второгодок была для девушки приятной, даже любимой и учёба давалась невероятно легко.

Пепельные волосы Поли, пусть и короткие, отросли и красиво лежали, прикрывая уши, хоть и оставляли открытым затылок. Поли даже умудрилась немного поправиться и уже не выглядела заморышем.

Всё изменилось на третий год обучения.

Кошмар для Поли начался не сразу. Девочек третьего года переводили на новую работу постепенно, по мере прибытия новеньких.

Поли из-за подделанной метрики на самом деле была младше своих подруг на год, а Грейс - на целых три. По этой причине она казалась самой мелкой и слабой среди девушек своей группы, поэтому её перевели в помощницы воспитателей последней, почти через два месяца, после начала третьего года.

Ей уже приходилось, однажды, во время дежурства у ворот на втором году стричь на лысо, и Поли с необходимостью выполнять такую работу справилась. Дежурить в спальнях второгодок и следить, кто из них ещё шевелится во сне и по-прежнему нуждается в привязывании, она тоже смогла. Контролировать ежедневное утреннее обливание, выполнять самые разные поручения воспитателей, при которых выпадало дежурить, – это тоже оказалось Поли по силам. Но наступил момент, когда ей и Абели приказали привязать провинившуюся девочку к лавке и взять в руки розгу.

Поли держала прут в дрожащей руке и пыталась ударить. Но не могла. Воспитательница кричала на неё, требуя выполнить действие, и Поли честно снова и снова попыталась, но её прут лишь еле коснулся мокрой ткани на голой попе первогодки. Тогда разъярённая воспитательница сама выпорола провинившуюся, а Поли объявила, что после дежурства, она будет наказана за своё поведение. Первогодка страшно кричала и плакала под розгой, потому что рука разозлённой женщины была намного тяжелее, чем у старших пансионерок.  

Вечером, после окончания положенной работы, Поли отвели в специальную комнату, где получали наказание провинившиеся, начиная с третьего курса.

Девушки старше пятнадцати лет считались взрослыми. Им больше нельзя было показывать своё тело никому. На утреннее обливание девушки выходили в сад, к колодцу, одетые в длинные ночные рубашки, держа в руках или на плече ткань для обтирания. Они набирали воду в ведро, по очереди заходили в специально поставленные деревянные загородки, из-за которых были видны только их головы и самая вершина плеч, у особо высоких, и ноги ниже колена. Уже только там девушки раздевались, обливались, растирались и снова одевались. Наказывали старших тоже только за закрытыми дверями. Возле комнаты для наказаний пансионерки старались даже не проходить мимо без острой необходимости.