- Может, отправим её в пансион для благородных девиц, где учится наша Энни? – робко предложила мать Поли.

- Ещё чего не хватало! Побочной девке не место рядом с нашей дочерью! Но мысль хорошая…

Мужчина крепко задумался и некоторое время продолжал расхаживать молча, как маятник размерено двигаясь из угла в угол комнаты. Матильда затихла у зеркала, опасаясь помешать мужу и вызвать его недовольство.

Наконец, он остановился и, глядя в глаза жены, вынес решение:

- Я отправлю её в исправительный пансион для девочек. Там, кстати, каникул совсем нет. Пять лет абсолютно закрытого режима и полная гарантия послушной и тихой дочери при выпуске. Правда, говорят, там жесткие методы воспитания, поэтому соседям объясним такое наше решение её плохим отношением к брату. Можно даже намекнуть, что она хотела его убить... Правда, там принимают только с тринадцати лет, но, думаю решу этот вопрос, припишем ей годок. Я секретаря в мэрии хорошо знаю, документы подправим. Да, Матильда, можешь собирать девчонку к отъезду сразу после того, как Энни вернётся в свой пансион.

Провожать Полю в пансион торжественно вывели всех слуг поместья. Стояли возле экипажа и мать с Грэмми.

Женщина нарочито обняла девочку и пафосно произнесла:

- Учись хорошо, дорогая наша доченька! Старайся! Будь послушной, исполнительной, внимательной. Уважительно относись к наставницам! Когда закончишь обучение мы подберём тебе достойного мужа. Да, поможет тебе Богиня! – только последние слова мать выдохнула с некоторой ноткой искренности.

Она коротко обняла Поли и отстранилась. Её место тут же занял Грэм.

- Поли! Сестричка! Я буду скучать! Не уезжай, пожалуйста! – мальчик ещё не плакал, но слёзы уже блестели в его широко распахнутых карих глазках. Он крепко держал сестру за юбку.

Такие же карие глаза, как у Грэмми, были у всех в семье: у отца, матери, Энни, и только цвет глаз Поли был пронзительно серым, меняющим оттенок, в зависимости от настроения. В те редкие минуты, когда она радовалась, большие глаза девочки, опушенные густыми длинными ресничками, казались голубыми, а сейчас, когда её сердечко сжималось от горести расставания и страха перед неизвестностью, они были тёмно-серыми, как зимнее море.

Отец приказал садиться в экипаж и Поли немедленно послушалась.

Под нестройный хор прощальных реплик собравшихся, она оторвала от своей юбки цепкие ручки братика, поцеловав их напоследок, и скользнула в тёмный салон. Следом сразу сел отец.

Под его тяжёлым взглядом Поли не смела даже пошевелиться, посмотреть в окно на прощание, чтобы  бросить последний взгляд на места, где провела первые двенадцать лет своей жизни.

Первый час пути она так и сидела напротив него: ровно выпрямив спину, опустив глаза и сложив руки на коленях. Карету чуть покачивало на неровностях мощённой дороги, и застывшая фигурка девочки немного пошатывалась из стороны в сторону. Взгляд отца, казалось прожигал её неодобрением и Поли, в который раз, не понимала, где она снова сделала ошибку.

Спустя некоторое время, мужчина вдруг постучал в переднюю стенку кареты, и кучер немедленно остановился.

Отец вышел из кареты и, видимо, сел впереди, рядом с кучером, так как карета снова тронулась с места. Поли осталась в салоне совсем одна. У неё возникло ощущение, что отец просто не захотел сидеть внутри вместе с ней. Стало привычно горько.

Что ж… Может, и к лучшему. Девочка, наконец, немного расслабилась и робко выглянула в окно. Родительского поместья уже не было видно. Поли, не отрываясь, рассматривала, открывающиеся ей виды, за окном кареты. Вдоль дороги попадались скромные дворы мирян. Потом они проехали гостиный двор. На глаза попались несколько придорожных таверн. Иногда проезжали мимо пасущихся стад овец, коров, коз.