– Не знаю, честно говоря, смогу ли, – ответила я, дождавшись паузы в монологе Степана Антонова. – Но постараюсь сделать все, что от меня зависит. А с тетей я встречалась и, к сожалению, должна сказать, что… Вы ведь в курсе дела, да? – спросила я.

– Да, конечно, – откликнулся адвокат, – если вы имеете в виду, почему Марина именно вас просила о встрече с Евгенией Александровной.

– Так вот, – продолжала я, – должна сказать, что хоть сама личность госпожи Пряжниковой и произвела на меня не самое лучшее впечатление, но я очень сомневаюсь, что она имеет какое-то отношение к обстоятельствам смерти своего племянника. Мы были в ресторане, где в минувший четверг обедала Пряжникова с дочерью и Игорь. Бармен, работавший в тот день, сказал, что занимали они отдельную кабинку и что во время обеда из-за стола выходила только Евгения Александровна. В связи с этим мне кажется довольно проблематично было подлить яду в тарелку Игоря у него же на глазах. Вот если бы выходил он…

– Я понял, что вы хотите сказать, – произнес адвокат. – Признаться, я тоже не очень верил в эту Маринину затею… – Он немного помолчал, а потом вдруг спросил: – А как часто Евгения Александровна бывает в этом ресторане? Ну, я хочу сказать, не могла ли она, именно выходя, заглянуть на кухню и…

– Ну, в этом я и вовсе сомневаюсь, – отвергла я версию адвоката. – Впрочем, можно, наверное, проверить. У моего коллеги в этом ресторане знакомые официанты, и думаю, что он сможет в этом помочь.

– Это хорошо, – произнес Степан. – Жаль только, что так трудно найти способ снять с Марины обвинение, улик слишком много.

– А вам-то не кажется, – поинтересовалась я, – что именно то обстоятельство, что улик более чем достаточно, больше всего и говорит в пользу Марины и подтверждает, что она не имеет к убийству никакого отношения?

– Мне – говорит, – уныло согласился Степан Антонов. – Я тоже считаю, что если бы Марина была в этом замешана, то она ни за что не оставила бы пустой пузырек от яда у себя в квартире. И потом, она прекрасно знала о том, что у Игоря здоровое сердце, а значит, понимала, что диагноз его смерти – сердечный приступ – обязательно возбудит подозрение.

– Да, я тоже так считаю, – сказала я.

– Но, увы, – проговорил адвокат, – это мы с вами так считаем, а следствие полагает: раз у нее в доме найдена улика и у нее мог быть мотив, а об этом позаботилась дорогая Евгения Александровна, написавшая заявление о возбуждении уголовного дела против Марины, в котором ясно указала на наличие мотива – как вы понимаете, я говорю о завещании, – то доказать невиновность Марины будет очень трудно. Единственный способ – найти настоящего виновника, но это, мне кажется, не менее трудно.

– Какой-то замкнутый круг, – пробормотала я.

– Да, что-то вроде этого. Так что моя задача состоит не в том, чтобы оправдать Марину, на это нет никаких шансов, а в том, чтобы постараться выхлопотать минимальный срок. – Степан вздохнул.

– А что насчет звонка? – спросила я.

– Какого?

– Ну, того, по которому милиция приехала за изъятием вещдока?

– Ничего, – снова вздохнул Антонов. – Кто-то позвонил, сказал, что в совершении отравления виновата такая-то и такая, что у нее в мусорном ведре на кухне лежит пузырек из-под яда. А в это время в морге бились над причиной, по которой Игорь умер. Милиционеры поехали проверить и нашли то, что нужно.

– Значит, кто звонил, неизвестно…

– Нет, совсем!

– А Марина… Она не теряла ключи от квартиры в последнее время, или, может, они пропадали у Игоря? – спросила я.

– Нет, насколько известно самой Марине, такого не случалось, – ответил Степан Антонов.