Дениза опять вся побледнела. Это Мюре. Никто не говорил его имени, но он назвался сам, и теперь она догадалась, теперь она поняла, почему этот молодой человек так эмоционально говорил с ней на улице, в секции шелков и вот теперь. Эти эмоции, которые она не могла прочитать, более и более тяготили ее сердце, как самый тяжелый груз. Все истории, рассказанные ее дядей, крутившиеся в ее памяти, возвышали Мюре, превращали в легенду; делали его дирижером ужасной торговой машины, которая с утра держала ее в железных зубах своих шестеренок. И позади его голова, ухоженная борода, глаза цвета старого золота, она представляла умершую женщину, эту мадам Эдуин, чья кровь спаяла камни дома торговли. Тогда она еще чувствовала холод ожидания, осознавала, что просто боится его.

Однако мадам Орелия закрыла регистрационную тетрадь. Ей нужна была только одна продавщица, а у нее уже было десять претенденток. Но, чтобы колебаться в выборе, она слишком желала угодить патрону. Однако все шло своим чередом, Инспектор Жуве изучит рекомендации, сделает свой отчет и первым предложит решение.

– Это прекрасно, мадмуазель, – величественно сказала она, чтобы закрепить свою власть. – Мы вам напишем.

Мгновение смущения еще оставляло Денизу в неподвижности. Она не знала, с какой ноги ступить посреди всех этих людей. Наконец, она поблагодарила мадам Орелию и, когда должна была пройти мимо Мюре и Бурдонкля, приветствовала их на прощание. Это, впрочем, его уже не занимало, потому что он очень внимательно собирался проверить с мадам Фредерик модель пальто в талию. Клара с жестом досады посмотрела на Маргариту, как бы желая предсказать, что новая продавщица вряд ли будет утверждена в секции. Несомненно, Дениза чувствовала в душе это безразличие и обиду, так как спускалась с лестницы с тем же сомнением, с каким вошла, объятая необыкновенной тоской, она спрашивала себя, должна ли впасть в отчаяние или радоваться, что принята. Могла ли она рассчитывать на место? Она снова начала сомневаться, испытывая беспокойство, что значительно препятствовало пониманию. Из всех ее чувств два сохранялись и понемногу заволакивали другие: глубокий, почти до страха удар, нанесенный ей Мюре, а потом дружелюбие Гутина, единственная радость в это утро, очаровательное, милое воспоминание, окутывавшее ее благодарностью. Когда она пересекла магазин, чтобы выйти, она нашла глазами молодого человека, счастливая от мысли поблагодарить его еще раз взглядом, и она загрустила, когда не увидела его.

– Ну, мадмуазель! Вам удалось найти? – с чувством спросил голос, когда она, наконец, была на тротуаре.

Она обернулась и узнала высокого, долговязого и болезненного вида парня, который обращался к ней утром. Он также выходил из «Дамского счастья» и казался более напуганным, чем она, весь ошеломленный допросом, который ему пришлось перенести.

– Боже мой! Я ничего не знаю, мосье, – ответила она.

– Вы прямо, как я. У них такая манера – смотреть на вас и говорить сверху вниз. Вообще-то я за кружевом. Я пришел от Кривекёра, с улицы Мей.

Они стояли опять одна против другого, и, не зная, как расстаться, и он, и она покраснели. Потом молодой человек, чтобы сказать еще что-то в избытке своей робости, осмелился спросить неловким и добрым тоном:

– Как вас зовут, мадмуазель?

– Дениза Бодю.

– А меня – Анри Делош.

Теперь они улыбнулись. И, поддавшись сходству их ситуаций, пожали друг другу руки.

– Удачи!

– Да! Удачи!

Каждую субботу, с четырех до шести, мадам Дефорж предлагала чашку чая с пирожными своим близким друзьям, которые очень хотели с ней повидаться. Квартира ее находилась на третьем этаже, на перекрестке улиц Риволи и Алжер, и окна двух ее гостиных выходили на Жардан де Тюильри. Именно в эту субботу, когда слуга проводил его в большую гостиную, Мюре заметил через прихожую, через дверь, остававшуюся открытой, мадам Дефорж, шедшую по маленькой гостиной. Она остановилась, увидев его, вошла, и он торжественно приветствовал ее. Потом, когда слуга закрыл дверь, он живо схватил руку молодой женщины, чтобы с нежностью поцеловать.