В револьверном тире снова затрещали выстрелы.

– Идите, штабс-капитан. Желаю удачи. Демонстрацию отложим… до окончания соревнований. Я подумаю, что можно для вас сделать…

Результатом стрельбы Рыкова стала его абсолютная победа в обеих дисциплинах – «офицерской» стрельбе из «нагана» и «мосинки». Никогда еще на варшавском стрельбище не вручали двух наградных золотых часов одному офицеру. Подлинным же триумфом Рыкова стала следующая фраза Великого Князя:

– Отлично, искренне поздравляю. Кстати, не согласитесь ли вы одними часами обменяться со мною? Полагаю, господин капитан, двое одинаковых часов вам не нужно…

Разговор был не приватный, в присутствии свиты, и поэтому, поневоле улыбаясь поневоле едва ли не до ушей и протягивая часы в обмен, Рыков счел должным напомнить:

– Я «штабс» …

– Уже нет. По моему приказу снеслись по телефонной связи с вашей частью и установили, что срок к производству вы «переходили» уже более чем, и препятствий к оному не имеется. Комендант крепости дал вам самую блестящую характеристику. Поздравляю вас капитаном!

Счастью не было предела… Такая удача выпадала раз в жизни и далеко не всем, как говорится в армии, сумел «поймать звезду фуражкой».

Пока Рыков предавался воспоминаниям, коляска весело катила по набережной мимо пальм, шелковиц и прочей экзотики вроде абрикосовых деревьев, произраставших прямо на улице. Вот и центральная площадь. Приехали.

Из здания штаба капитан Рыков вышел только через почти что четыре часа сильно утомленным бумажной волокитой, однако же в превосходнейшем расположении духа. Причиной тому, к чему тут скрывать, был новый размер его жалованья. Ежели всего две недели назад он получал в год не более чем 1200 рублей на круг, то теперь только собственно жалование капитана на «усиленном» окладе составило с «пулеметной» надбавкой 1450, плюс 360 «столовых», плюс 480 «добавочных» и 342 «к должности». И еще 10 процентов сверху на все неких загадочных «отдаленных».

Две тысячи восемьсот девяносто пять рублей и двугривенный в придачу… 2895! Квартира «от казны», «строевая» лошадь и фураж для нее… Деньги для недавнего «штабса» просто невообразимые: две тысячи восемьсот девяносто пять… Одно только было не ясно, за что же следует надбавка в десять процентов в краю пальм и вольно растущих абрикосов? Подобное было бы понятно уместно в северных гарнизонах, но здесь? По вероятности, виной очевидной несуразности был очередной изгиб отечественной бюрократии: вот ставки жалования в средней полосе, при смещении же по широте координатной сетки полагается надбавка, а уж куда происходит перемещение, вниз или вверх по карте, то решительно никого не волнует, право…

От размышлений Рыкова оторвал знакомый уже голос:

– Господин капитан?

Он обернулся. Перед ним стоял поручик Лебедев.

– Здравствуйте, поручик.

– Здравствуйте. Не помешал?

– Никоим образом. Я, видите ли, пребываю в некоторой задумчивости по поводу прихотливых особенностей нашей бюрократии… Некоторым образом удивлен «северной» надбавкой к жалованью на юге.

– А, «малярийные» …

– Что-с?

– «Малярийные», у нас эти суммы так называют. Видите ли, господин капитан, климат здесь хорош только в узкой прибрежной полосе, далее к горам болота и, естественно, всяческие лихорадки. А от удивления бюрократией я знаю прекрасное средство.

– И какое же?

– Патентованное! Год службы при штабе – и как рукой снимет!

– Отменно. Однако же, полагаю, мне было бы довольно и трех месяцев. Прописанная же вами доза меня просто убьет…

– Верю. Несомненно, верю. Ваши дела улажены?

– Совершенно. А что?

– В штабе полуторачасовой перерыв на обед…