Страх первобытный, древний подползает вкрадчиво, исподволь. И вот уже он неприятным узлом скручивается в животе, бежит противными мурашами по коже.

– Это сон, – твержу я себе, но никак не могу выбраться, вынырнуть на поверхность. А волны не прекращают свою жуткую песню:

« Тебе не уйти! Оставайся, прими нас!»

– Просыпайся! – Миша тряс меня за плечо. Лицо его было встревоженным, я бы даже сказала, напуганным.

Я поднялась с полотенца, бестолково хлопая ресницами и мотая головой, стараясь прогнать липкие остатки сна.

– Здесь была Ася, – пробормотала я.

– Какая ещё Ася? – проворчал Михаил, помогая мне подняться. – Меньше на солнце валяться надо.

Глава 9

Ничего не предвещало беды. Просто, приводя себя в порядок в благоухающей чистотой и свежестью, ванной, я увидела, что ромашкового отвара, приготовленного мною два дня назад, осталось совсем немного. На один раз использования, его как раз хватит, а вот на последующие дни, необходимо приготовить новый.

Неподалёку от Мишкиного пряничного домика, белоснежного с красной крышей, возвышались горы. Их верхушки всегда были окутаны лёгкой дымкой. Которая, в зависимости от времени суток, меняла свой цвет. Ранним утром и на закате, она становилась бледно-розовой, в полдень– голубой, ну а ночью – отливала лунным золотом. А у подножья этих гор, раскинулся луг– белый от множества ромашек. Над ними кружили пёстрые бабочки и пчёлы, а они, эти скромные, но такие милые в своей простоте, цветы шевелили длинными лепестками, тянулись насыщенно– жёлтыми серединками к солнцу, впитывая его лучи. Я взяла за обыкновение приходить на этот луг, чтобы полежать в ромашках, полюбоваться на горы и набрать цветов для отвара, придающего волосам золотистый оттенок. И если раньше, я всерьёз считала, что украшать себя для мужчины – глупое, унижающее достоинство женщины занятие, то сейчас мне хотелось быть красивой для Миши. Хотелось, чтобы он восхищённо смотрел на меня, перебирал волосы, вдыхал запах моей кожи и нежно целовал в шею. И чем ему приглянулась моя шея? Другие парни, как– то больше на грудь и на попу внимание обращают, а он… Ну да ладно, мне ведь это тоже удовольствие доставляет.

Прежде чем взяться за работу, я улеглась на ромашковую перину, блаженно зажмурила глаза и прислушалась к окружающим звукам и запахам. Мы с Мишей довольно часто играли в такую игру. Гуляли по окрестностям, потом усаживались на землю и закрыв глаза перечисляли всё, что удалось услышать или унюхать. Михаил, конечно же выигрывал, так как чертовски различал запахи и улавливал звуки.

– Так не честно! – вопила я после очередной его победы. – Запахи– твоя профессия, ты парфюмер в конце концов, кому как не тебе разбираться во всяких пахучих травках и цветочках. Мне никогда тебя не победить!

– А ты тренируйся!– назидательно отвечал голубоглазый хулиган. – Тяжело учуять запах– ориентируйся на звук, делай привязку.

Вот я и тренировалась, к тому же, тренировки были довольно приятными.

Голоса и запахи природы открывали передо мной удивительный мир. Вот там, вдали слышен шум прибоя и шорох, уносимой волной, гальки, и тонкая ниточка морского запаха дотягивается сплетаясь с терпким духом ромашек и сочным благоуханием, примятой мною травы. Гудение пчёл слышится откуда– то справа, и от туда же слабо, едва веет мёдом. Вот потянуло сыростью, мокрым камнем, ведь там, между громадами гор, протекает небольшая, узкая, словно начерченная ребёнком, блестящая линия горной реки. Тёплый, как это всегда бывает здесь, порыв ветра принёс смрад испражнений и крови, раздаётся чей– то протяжный, болезненный стон… Что? Этого здесь не должно быть? Откуда!