– Поехали, – равнодушно сказал сын, не отрываясь от экрана телефона, – а она красивая.

– Кто? – недоуменно спросил Игорь, оборачиваясь к Михаилу.

– Эта женщина, Мария, она красивая и очень вкусно пахнет чем-то похожим на сладкое молоко, – так же безразлично глядя в экран, пробормотал парень.

– Что б ты понимал, пацан, – потрепал он сына по густой шевелюре, глянул последний раз на подъезд, на двор и надавил на газ.

Мария осталась одна в пустой квартире в окружении старых шкафов и табуреток. Она села на табурет, забралась с ногами, обхватила колени. «Я ненавижу тебя! Ненавижу! Молча, как сволочь, ушел… Зачем ты появился опять? Эта твоя квартира, зачем она мне… Зачем все это?» – она просидела до темноты, глядя сквозь комнату на окно без штор, на темнеющее небо, глядя на свою жизнь, вспоминала моменты из этой квартиры, мать Игоря, его отца, как они сидели здесь все вместе за столом и смеялись или обсуждали поездку на дачу, урожай или погоду за столом, на котором лежали сейчас два запылившихся старых фотоальбома. Потом она вытерла лицо и пошла домой к своим детям.

После той встречи они долго не общались, но потом он позвонил опять:

– Привет, Маш.

– Привет, чем обязана в этот раз? – показывая безразличие, произнесла Мария.

– Помнишь, я обещал тебе, что позвоню, если что-то случится?

– Отец?.. – медленно и понимающе спросила она.

– Да.

– Игорь, как ты? Когда это случилось?

– Нормально, Маша, нормально. На прошлой неделе умер, а в понедельник вот схоронили. Он же с мамой в городе жил последнее время, болел.

– Да, я поняла, как мама?

– Да как, Маша, столько лет вместе… Знаешь, а он о тебе спрашивал.

– Странно. Что спрашивал?

– Он лежал уже, не вставал, я каждый день приезжал. Бывало ему сильно плохо, но он же от лекарств обезболивающих отказался, сказал: «Терпеть буду», но чтобы в сознании нормальном оставаться, и не хотел на сильных лекарствах быть. Так вот, как-то ему полегче было, я приехал. Он попросил рюмочку коньяка налить, я налил, закусить принес, выпили, и он вдруг спрашивает, мол, как там Маша? А я говорю: «Ты чего это вдруг вспомнил?» – «Она, – говорит, – настоящая она была, – про тебя, понимаешь? – С такими бабами, – говорит, – трудно, но жизнь с ними по-другому проходит, сам с ними другой становишься». Я говорю: «Откуда ты знаешь-то?» «Знаю, – говорит, – я жизнь прожил». «И как же она с ними проходит?» – говорю. «Да ты и сам все понимаешь», – отвечает, а посмотрел так хитро на меня и подмигнул. Короче, вот, вдруг на последних днях тебя вспоминал.

– Он настоящим мужиком был, Игорь. И тобой точно гордился.

– Наверно, он же другого времени человек был, особо мягкости от него не было, жизнь после войны тяжелая была, сам вырос, выучился, работал всю жизнь с железом. А знаешь, где он по-другому открывался?

– Где, интересно…

– Когда мы на охоту с ним ходили, в тайгу. Он там другим человеком был, гибкий такой, хитрый, зверя выслеживал, будто сам зверь. И улыбался там часто, а дома, как камень, потом уже, когда внуки пошли, так помягче стал, особенно, с дочкой моей когда был, посадит ее к себе на колени и рассказывает, как они в детстве жили, смешно было смотреть так, я никогда его в своем детстве таким не видел.

– Я помню, Игорь, он и ко мне хорошо относился. И я же твоих родителей иногда в городке у нас встречала, в магазине или на улице где, так он всегда приветливый был. Мать как-то не так, а он всегда и спросит, как дела, и про детей, про тебя только не рассказывал ничего никогда.

– Вот ведь, а мне ни разу не говорил, что с тобой разговаривал… Так что вот, Маша, такие дела.