Перед очередным перекатом Олег заглушил мотор и, выпрыгнув из лодки, по пояс в воде повел её бечевой, чуть приспустив к крутому берегу, где было поглубже. Маша поднялась и, взяв весло, сноровисто отталкивалась от острых камней.

Миновав перекат, они пристали к берегу в тихой заводи. Олег привязал лодку к огромной коряге и тихо сказал: – Маленько передохнем – и дальше. Есть хочешь?

Маша молча покачала головой.

Олег растянулся на песке и закрыл глаза.

– Я её ненавижу, – вдруг услышал он голос Маши. – Она подлая и хитрая.

Олег вздрогнул, открыл глаза, сел. Испуганно посмотрел на Машу. Она сидела к нему спиной. Он не сразу догадался, о ком речь, но спросить так и не решился. Когда понял, хмыкнул:

– Вообще-то, у меня мнение аналогичное. Роман Викентьевич, насколько я знаю, иллюзий тоже не питает. Ты отца за сохатого не держи. Другая порода.

– Какая? – повернулась к нему Маша.

Сетка её накомарника была приподнята, и Олег увидел огромные, полные слез глаза.

– Ну… Если по-честному – наверное, тигр. Или что-то вроде того.

– Значит, я тоже?

– Что?

– Ничего, – очень тихо сказала Маша и опустила сетку накомарника.

Василий с Сашкой еще плескались в реке, когда во дворе сразу с трех сторон появились трое. Один, держа на локте полусогнутой руки карабин, вошел в ворота. Второй, легко перемахнув через заплот, сделал несколько шагов и остановился у сарая, выпростав из-под полы куртки обрез. Третий неслышно возник из-за дома и прислонился к его стене. Ермаков угадал его присутствие по взгляду, который кинул в ту сторону подходивший от ворот.

Были все трое давно небриты, темны от загара и грязи, одежда от долгой жизни в тайге и полного к ней невнимания выглядела полным рваньем, но на самом деле была удобна, не стесняла движений, а в серой полутьме таежной чащи скрывала обладателей не хуже любого камуфляжа.

– Вот, Егор, и свиделись, – прохрипел подходивший от ворот и чуть повел карабином в сторону Ермакова, словно приказывая тому оставаться на месте. Был он постарше, покрупнее своих подельников и, судя по всему, верховодил в их группе. Со старым, перепоясанным солдатским ремнем пиджаком, и грязными до потери цвета адидасовскими штанами забавно контрастировала почти новая зеленая шляпа, какие были в моде лет сорок назад.

– Хоть ты мне дорожку к себе строго-настрого заказал, да только по нужде и посеред улицы сядешь. В дом пойдем или здесь побалакаем?

– Зачем дом поганить? – сказал Егор Рудых и сплюнул прямо под ноги подходившему. – Стой, где стоишь, а то до беды недалеко.

Лицо вожака перекосила недобрая ухмылка.

– Как там в народе говорят? Не плюй в колодец, как бы не свалиться. Прав ты, Егор, рядышком беда-то. Может, еще век проживешь, а может, раз – и ваши не пляшут. Внучок твой там купается, жизни радуется. А речка, она у нас коварная – нырнул и не вынырнул. Ищи потом виноватого.

Рудых потемнел лицом, сжал огромные кулаки и, проглотив комок в горле, спросил: – Чего надо?

– Надо о гостях твоих побалакать. Живешь, как бирюк, близко никого не пускаешь. А тут гостей полон двор. Да гости-то все непростые. Интересные гости. Особенно вот этим интересуемся.

Он круто повернулся к Ермакову, и дуло карабина уткнулось тому в горло.

– Что, следак, думаешь, не узнал? Да я тебя на том свете без собак сыщу, по одному запаху твоему ментовскому. Чего лыбишься? Егор не скажет, ты у меня запоешь. Не хуже кедровки трещать будешь.

– Дурак ты, Пехтерь, – спокойно сказал Ермаков, отстраняя от себя ствол. – Живете спокойно, пиратствуете помаленьку, золотишко моете, шкурки в заначке наверняка имеются. А случись что со мной, вас из-под земли выковырнут и на сучках развесят. Думаешь, норы ваши не знаем? Все как одна на карте помечены. Не веришь, могу показать. Давай лучше спокойно поговорим. Из-за меня вы бы на рожон к Егор Егорычу не полезли. Себе дороже. Так? Выкладывай, какое шило в задницу укололо?