– А то он тебя не наказал, – не выдержал Василий.

– Тебе, Васенька, домой лучше по берегу подаваться. Или задами. Слух был, у магазина тебя старые знакомые дожидаются. Бондарь уже всем собакам рассказал, что ты к его бабе полез. Быстро ты огляделся. Оголодал, видать. Так у нас в поселке одиноких баб девать некуда. Любаша, правда, ничего не скажешь, при достоинствах, есть за что подержаться. Грубая только. Моего так «приложила» – месяц согнувшись ходил. Я не выдержала, поинтересовалась: «Чего ж она так-то? Не удовлетворил, что ль?» Молчит, морду воротит.

– Неплохая ты девка была, а такой сукой стала! – сорвался Василий.

– Ты со мной еще в баньке не мылся, чтобы такие выводы делать, – все еще улыбалась Надежда. – И не придется, не надейся. Я вот все Романа Викентьевича соблазнить пытаюсь, а он никак. Предпочитает гордое одиночество.

– Мотай отсюда! – сказал Василий.

Надежда, прищурившись и не переставая улыбаться, смотрела на него снизу вверх.

– А помнишь, Вася, как мы с тобой на выпускном вальс танцевали? Потом ты меня на речку уговаривал, в лодке посидеть. Так и не вспомню, сидели мы тогда, нет? Вроде не получилось ничего.

Она с нарочитой веселостью рассмеялась, и Василий, не выдержав, круто повернулся и вышел.

– Пойдем, – сказал Зарубин Надежде.

Она медленно поднялась и протянула руку хозяину. Только сейчас стало заметно, что она сильно пьяна.

– Веди меня, я вся твоя…

– Мужики, не спите, – сказал Зарубин. – Вернусь – договорим.

– Спите спокойно, – помахала рукой Надежда. – До утра не отпущу.

Зарубин перехватил её руку и вывел из летника.

– Еще больше удивитесь, – сказал Олег вопросительно смотрящему на него отцу Андрею. – Капитан районного отделения милиции, жена директора коопзверпромхоза, вдобавок ко всему любимая и единственная дочка бывшего начальника коопзверпромхоза Шабалина. Помните, мы его, выходя из церкви, повстречали? Делает вид, что влюблена в Романа Викентьевича, а, по-моему, они её специально засылают – разузнать, что и когда.

– «Они» – это кто?

– Сразу не сформулируешь. Но по моему разумению – все зло, которое здесь копилось годами… Даже, десятилетиями.

– А «когда» – это насчет чего?

– Боюсь, что не «когда», а «уже».

И взяв в руки ружье, он любовно провел по его стволам ладонью.

Не выпуская руки своей спутницы, Зарубин провел её по тропинке сквозь густую поросль неразличимых в темноте кустов, толкнул ногой калитку в ограде, отделявшей просторный двор от огорода, пошел было через двор к дому. Свет от единственного освещенного окна отчетливо высветил их почти не видные до сих пор в темноте фигуры. Надежда, которая до этого покорно шла рядом, неожиданно остановилась.

– В дом не пойду, – прошептала она. – Даже не мечтай. Это во мне злость и хмель… Наговорила там, самой противно.

– На кого злость? – тоже остановился Зарубин.

– На всех. Мой под видом пьянки целое совещание срочно собрал. Первым делом как Василия устранить…

– Именно «устранить»?

– Именно. А потом про тебя…

– Я-то с какого боку? – делано удивился Зарубин.

– Непонятный ты для них человек. До сих пор непонятный. После того, что с вами случилось, ни к кому за помощью не пошел. Даже в милицию не обратился. Попа зачем-то пригласил.

– Какая церковь без батюшки?

– Кто его знает, батюшка он или еще кто?

– Пуганая ворона куста боится.

– Да нет, Рома, их так просто не напугаешь. Думаю, кто-то сигнал им дал. Мой предлагает из города «крутых» на разборку звать, а батя ни в какую. Не таких, говорит, ломали, сами управимся.

– С кем?

– Они, похоже, сами еще не знают. А тут Шевчук прибежал, докладывает: – Васька к Роману пошел. Они, как услыхали, вовсе сдурели. Представляешь? Муж и отец родной к любовнику посылают. Ну, думаю… – А что, говорю, и пойду. Коньяку стакан хватанула и ручкой помахала: – До утра не ждите.