– Вот так новость! – не дав учительнице раскрыть рта, поднялся со стула директор. – Что значит «между нами»? Мы где, в школе или у бабушки на именинах? И потом, Марья Андреевна показала мне это совсем не для того, чтобы я тебя отругал. Ей показалось, что работа необычная. Такое могла написать либо очень одарённая ученица, либо… В общем, ей нужно было посоветоваться.

– Я не могла поставить тебе двойку, Анечка, – жалобно поглядела Марья Андреевна. – И пятёрку поставить – тоже рука не поднялась.

– Поставили бы четыре с минусом, и то спасибо, – буркнула Аня.

– Но за такое сочинение либо «отлично», либо «неуд»! – неожиданно вскрикнул Эдуард Моисеевич. – Здесь не может быть среднего балла. – Затем, немного постояв и успокоившись, он задумчиво произнёс: – Что же нам с вами делать, друзья мои? Ммм? Как поступим?

– Отдайте её мне, Эдуард Моисеевич, – показала Аня на тетрадь. – Я вырву страницу. Не мучьте, пожалуйста, себя и других.

– Ну нет, это было бы слишком просто. Вот как мы поступим. Внизу, в подвале, есть отдельное помещение. Что там находится, говорить не стану. Всё увидите сами. За мной! Не стоять!

И, основательно высморкавшись и не забыв прихватить с собой тетрадь, Эдуард Моисеевич покинул кабинет. Аня с Марьей Андреевной вышли следом.

Пока спускались с этажа на этаж, Эдуард Моисеевич задавал вопросы:

– Скажи, ты и дедушка действительно ведёте такие разговоры?

– Какие?

– Про то, что бывает с кроликами в конце.

– Нет, с дедушкой об этом не поговоришь. Он вечно занят.

– Чем же?

– Воспоминаниями.

– Значит, про круглую планету и про других существ, в которых мы якобы перерождаемся…

– Да, Эдуард Моисеевич.

– Что «да»? Я ещё не закончил.

– Но я знаю, что вы скажете. Поэтому отвечаю вам: да, я всё это выдумала. Но ведь именно поэтому моя биография оказалась на вашем столе. Что, я не права?

– Значит, тебя на самом деле интересуют такие темы?

– Какие?

– Про то, что бывает после жизни.

– По-моему, об этом хотя бы раз задумывался каждый нормальный кролик. Эдуард Моисеевич, что вы от меня хотите, я не понимаю? Ищете, к чему бы придраться?

– Господин директор, – включилась в разговор Марья Андреевна, – вы же видите: девочка действительно необычная.

– Да, я это понял. И только поэтому не буду ей больше докучать. Пиши, Аня Кролик, всё что тебе вздумается. Но только не в школьных тетрадях. Ты меня поняла? И в этой своей тетрадке тоже повсюду повычёркиваешь моё имя. Чтобы оно там даже не фигурировало.

– Что же там будет? Прочерк?

– Нет. Напишешь своей рукой сверху другое имя. Например: Гавриил Васильевич Косточкин. Хорошо?

– Но почему Косточкин?

– Потому что я так сказал. И теперь, когда снова захочешь написать обо мне, будешь писать про Гавриила Васильевича Косточкина. А мы с Марьей Андреевной всё поймем. Ну вот, пришли.

Они приблизились к двери, ведущей в подвал. Директор вынул связку ключей, открыл. Шагнули в темноту.

– Илларион, – позвал директор. – Илларион, ты здесь? Зажги свет, будь другом.

В нескольких метрах послышалось шарканье. Затем щелкнул выключатель, на потолке вспыхнули трубчатые лампы, и они увидели просторное помещение с двумя дверными проёмами – в той стене, которая была напротив, и левее. В центре стояла длинная застеклённая витрина, как морозильный ларь, в котором хранят мороженое, только длиннее, – от стены до стены. Такая же штука из дерева и стекла помещалась на правой стороне. Прямо перед собой они увидели старого кролика в выцветшей синей куртке с загнутыми из-за долгого ношения уголками фалд и с таким же вылинявшим серым мехом. Глаза незнакомца были скрыты под тёмными очками, какие носят кролики, утратившие зрение. В руке он держал наполненный чаем стакан в узорчатом подстаканнике из потускневшего мельхиора.