– Что ты мне ерунду плетёшь! – рассердился вконец проводник. – Давай билет!
– Товарищ проводник… дяденька! Нет у меня билета! И деньги… и денег нет.
Проводник, усатый и грубый дядька, со всклокоченной шевелюрой и явно недовольный, что в такую жару надо ещё и работать, уставился на неё мгновенно выпучившимися глазами.
– Как так нет! Ты ж предъявляла при посадке!
– Потеряла… и кошелёк, и билет…
– Вот так вот. Угу… А ну, пойдём ко мне! Разберёмся!
И она покорно поплелась за ним.
Народ в вагоне прекратил все разговоры и выжидательно-заинтересованно смотрел им вслед, видимо, ожидая продолжения. А проводник подтолкнул её в своё купе, вошёл следом и громко захлопнул дверь. Там пахло картошкой, копчёной колбасой и ещё чем-то кисло-застоявшимся. Как только закрылась дверь, стало душно и невыносимо жарко. Лоб мгновенно вспотел, и пот заструился у неё по спине.
– Сядь!
Мужчина возвышался над ней как глыба, заслоняя всё пространство, и от этого ей стало совсем страшно.
– Понимаешь, что я обязан сообщить обо всём начальнику поезда, и тебя ссадят на следующей станции? – строго и требовательно выговорил он, нависая. Она отшатнулась от него, но тут же в отчаянии протянула к нему руки:
– Дяденька проводник! Товарищ проводник! Не надо! Не сообщайте… Не высаживайте… у меня же и денег нет… я даже назад вернуться не могу, – то ли сипела, то ли шептала она, умоляюще глядя снизу вверх на эту глыбу. – Сделайте что-нибудь! Помогите… вы же можете…
Она и сама не знала, что он может. Но он был её единственной надеждой на спасение. И потому она продолжала смотреть на него снизу вверх, а по щекам её всё быстрее и быстрее катились немые слёзы, которые она даже не пыталась вытирать.
– …Не знаю, не знаю, что тут можно сделать, – как-то нехотя выдавил из себя проводник. – Так… Ладно, сообщать пока не буду. До следующей станции Поречье ещё час ходу… Ну… Что с тобой, дурой, делать! Не высаживаться же, в самом деле, в чисто поле без денег. Но, смотри у меня, чтобы как мышь сидела! Чтобы ни-ни! Можешь покемарить, пока я чай и постельное бельё разносить буду.
С этими словами дядька-проводник вышел из купе и снова грохнул дверью.
Она оторопело сидела, не веря, что беда прошла стороной – её не высадят. Хорошо, что хоть паспорт в сумочке. Хорошо, что сумочку не потеряла. Хорошо…
Незаметно для себя забылась в полудрёме.
…В нос лез жуткий запах гнилых зубов и лука.
«Что это..? Где я?..»
Она c трудом разлепила глаза, медленно приходя в себя.
Вагон покачивало, а в купе по-прежнему было невыносимо жарко. Воняло луком и потом.
Прямо перед собой, в каких-нибудь двух-трёх сантиметрах, увидела большой бугристый нос, рыжие усы и под ними – толстые слюнявые губы – открытый рот, из которого и шло это смрадное зловоние.
«Проводник!» – пронеслось у неё в голове, и она, инстинктивно оттолкнув рукой это лицо, села.
Проводник от её толчка отвалившись к стенке купе, с изумлением уставился на неё.
– В-о-она ты как?.. – то ли с издёвкой, то ли с одобрением, протянул он. – А ты, я смотрю, не поняла, что тебе, девка, грозит. Думаешь, так всё тебе сойдёт?
Он снова начал приближать к ней своё потное лицо – она замерла, сердце колотило по рёбрам – но почему-то вдруг отодвинулся.
– Было бы предложено. Скоро Поречье. Там и ссажу.
Он встал, посмотрел на неё пренебрежительно, скривил губы, и вышел, снова громыхнув дверью.
Глава седьмая
«Спасибо!»
– По-речье! Остановка двадцать минут. По-речье! Остановка двадцать минут.
Голос проводника приблизился к купе и замолк. Она вся сжалась.
Хлопнула дверь в тамбур, закрываясь.
– Ушёл, – выдохнула.
Состав заскрипел тормозами, лязгнул стыком буферов, дёрнулся и остановился.