Лицо в лицо, из вышнего квадрата:

Там точно так же сыро и темно,

И точно та же тяжкая неправда,

И если притяженье с двух сторон,

Из глаз в глаза, в узлы затянет петли,

То не взлечу, как белое перо,

А упадешь немедля, как ни медли.

И если вышлешь белую ладью

И я во тьме бадью твою поймаю,

То не взлечу с тобою, а собью, —

И здесь, на дне, бесследно потеряю.

Не надо наклоняться – ни ко мне,

Ни надо мной – из верхнего просвета:

Колодец это ложе из камней,

И насмерть заколоченное лето,

И никогда не будет здесь весны.

Колодец это место, где водица

Идет из глубины, из глубины…

Но ни испить, ни с толком утопиться.

Бывали, бывали

Мы в этой харчевне!

Тут было не лучше,

А только дешевле.

Пятнадцатилетье

Промчалось – а все же

Тут стало не хуже,

А только дороже.

А блюда роскошны!

А вина шикарны!

Забыть невозможно,

Как нынче гуляем!

А дамы? Все те же,

Вот только пошире…

А может, тогда мы

Совсем не платили?

А речи? Кипели!

А свечи? Дрожали!

Не то обхитрили,

Не то убежали…

Но только зашли мы —

Не смотрим, а видим:

Нас ждут не дождутся,

Отсюда не выйдем.

Курить уж не курят,

Плясать уж не пляшут,

Но пальчиком манят

И ручкою машут.

И те же уроды

Все ту же присягу:

– Отсюда ни шагу…

– Пожалуйте шпагу…

И главный над нами

Уже громоздится:

– Прошу расплатиться…

– За все расплатиться…

И дамы в платочек,

А мы за манишку:

– Ну, это уж слишком! —

И только сердчишко.

И груда пирожных.

– Миндальных, миндальных!

Забыть невозможно,

Как нынче гуляем.

1982

Ночь хрустальная, тайная, длинных ножей, на душе.

Начинаем в пивной, и за мной, в неземное и наземь.

На, возьми, на, зажми, нам черед воевать с нелюдьми.

Никому ничего ни за что, а не то все изгадим и сглазим.

Ночь легла, так бела, словно ты захотел темноты.

Ночь постыдно пустынна, невинна, как сон убиенных —

От звонка до звонка. Не река, а рука старика.

Не в нее окуная, иная напишет, стеная, на стенах.

Не за то избивал слабаков женихов Одиссей,

Не за то убивал наповал или мял и пытал заскорузло —

А за годы в трудах, за походы во прах и на страх, —

Не за лоно законное и судоходное русло.

Но не тем, что меж тем на замки всех систем норовят.

Хоть не им, неживым, утонув, дотянуть до рассвета.

Но не вам, пластунам по ворованным ветхим коврам,

Хоть и вас в тот же час, невзирая на вечное вето.

Я начну, где шагну в глубину оголенной груди,

Кислоту пустоты каблуком напролом направляя.

Я начну, как вздохну в беззаботных небес вышину,

Не стирая с запястья ненастья беззубого лая.

Не за то белый свет двадцать лет меня бил и крушил,

Не за то ворожил не убить, так забыть, и простить,

и отплакать,

Не за то я старел, и седел, и на тризне у жизни сидел,

Чтоб не трогать ваш деготь лобзаньем за самую мякоть.

Ночь хрустальная, тайная, длинных ножей, на душе.

На, возьми, на, зажми, с нелюдьми, но не сдержите слова.

Расходись кто куда, навсегда, без суда и стыда.

Пошумели изрядно, и ладно, досадно, что так бестолково.

1982

…

Меня дразнили в школе Зямой

За малый рост и рыхлый таз.

…

Но я был в мальчиках упрямый.

…

Переходил из класса в класс

И спал в одной постели с мамой.

…

Тогда стояли холода,

И редко из водопровода

Текла кошерная вода.

…

Мне было двадцать с чем-то года,

И говорили: ерунда.

…

Но я был в юношах упорный.

…

Из института приходил

То фиолетовый, то черный,

И никогда не выходил,

Пока не тукнут, из уборной.

…

Потом я чуточку подрос

И спал в одной постели с Симой.

…

Они тогда уже всерьез

Работали над Хиросимой,

А нас списали в Наркомпрос.

…

Тогда стояли под Москвой

Какие-то Гудерианы.

…

Я возвращался чуть живой

И спал с женой как деревянный.

…

И, вроде, за дверьми конвой.