– Мы сами все съедим, – сказала мама. – Завтра я схожу в кондитерскую и куплю что-нибудь для школы.

– Что случилось в магазине? – спросил Питер, когда они повернули на Джефферсон-стрит. – Маме кто-то что-то сказал? Нагрубил ей?

– Не знаю, – ответил мистер Смит. – Правда не знаю.

– Просто она чувствительная, – пояснил Питер.

Когда они проезжали мимо дома мистера Глисона, тот как раз выносил мусор. И бросил удивленный взгляд на незнакомую машину.

– Это Фрэнсис Глисон? – спросил мистер Смит, выворачивая руль.

В его голосе слышалось облегчение.

Пока взрослые разговаривали, Питер достал из-под камня ключ и вошел в дом. Он успел налить себе воды и подняться на второй этаж, а разговор все не кончался. Стоя спиной к окну, Питер отхлебнул из стакана и сосчитал до сорока. Когда он обернулся, мистер Смит и мистер Глисон все еще говорили, только отвернулись от окон, словно боялись, что мальчик прочтет их слова по губам.

У нее в сумочке был пистолет. Энн его не доставала, даже не говорила, что он у нее есть, но оружие нашли в больнице, когда разбирали ее вещи. Ей всего-то нужно было ощущать его тайную тяжесть, прикасаться к холодному металлу, когда лезешь в сумочку за кошельком. Устраивать стрельбу у нее и в мыслях не было. Боже упаси! Просто ей нравилось носить оружие. В конце концов, она успела забыть о содержимом своей сумки и, увидев пистолет, изумилась не меньше других. Фельдшер передал сумку полицейскому, словно боялся об нее обжечься.

– Ваш муж сейчас на службе? – спросил полицейский, держа маленький пятизарядник Брайана на вытянутой руке, будто боясь заразиться. – Здесь или в Нью-Йорке? – Он проверил обойму. – Господи! – Он вытряхнул на ладонь патроны.

Энн Стенхоуп молчала. Она перестала разговаривать еще в магазине, после приезда «скорой». Зачем? Много лет назад, в далеком прошлом ей пришлось овладеть искусством речи, но, утратив его, она нисколько не жалела. Все равно смысла никакого – треплют люди языками, треплют, а друг друга не понимают. Фельдшер принес пластиковый стаканчик, на дне которого перекатывалась большая бело-желтая таблетка. Он приподнял голову Энн, положил лекарство ей на язык, но она выплюнула таблетку ему в лицо.

– Зачем вы взяли это с собой, Энн?

Идиоты, подумала она. Все как на подбор. Дальше собственного носа не видят. Даже вообразить не способны, что кто-то может от них отличаться.

– Это вашего мужа?

Они решили, что Брайан на службе, но он вовсе не был на службе. Он отправился в автомастерскую неподалеку от «Фуд-Кинга» в надежде, что механики сотворят чудо и его «шевроле» побегает еще полгодика. Пистолет он положил туда, куда клал всегда, когда не ходил на службу: в книжный шкаф в гостиной. Конечно, оставлять оружие в доме не стоило, но Брайан не утруждал себя такими вещами. Это же Гиллам, в конце концов. Что здесь может случиться? Энн вернула бы пистолет на место, и Брайан вообще ничего бы не заметил.

Посреди больничного коридора, под безжалостным светом флуоресцентных ламп, у всех на глазах ее отстегнули от носилок и переложили на кровать на колесиках. Ее перевернули, бесцеремонно стащили трусы, выставили ее голый зад на всеобщее обозрение. Энн начала смеяться. Ей велели лежать тихо, но она нарочно повиляла попой – пусть видят, что ей плевать на их приказы. Кто-то воткнул в нее иглу, и Энн поняла, что плачет. Когда она перестала смеяться? Энн уткнулась в простыню, чтобы никто не видел. Теперь ей предстояло лежать на мокром, пока ее опять не переложат или не переменят белье. Кто-то натянул ей на ноги теплые носки.

Когда медики разошлись, Энн поняла, что в ее распоряжении всего две-три минуты. Возможно, меньше. В зависимости от того, что ей вкололи. Коп крутился возле сестринского поста, врач занимался другим пациентом. Энн собралась с силами и встала с кровати. Руки и ноги налились свинцом, а на шею будто повесили тяжелый якорь. Продвигаясь по коридору, она чувствовала себя как в детстве, когда пыталась бегать в воде. Левой. Правой. Шаг. Еще шаг. Столько усилий, а результата – ноль. В детстве Энн плавала в Киллини-Бич, где волны перекатывали камни в прибрежной полосе, и они гремели, словно кости в мешке. Если нырнуть, можно разбить голову. Энн ловила воздух пересохшими губами. Шаг за шагом она добралась до конца коридора и выскользнула через вращающиеся двери. У них остались ее сумка, пальто и сапоги. Ну и ладно, дома полно одежды. В вестибюле Энн остановилась перевести дух, пришлось ухватиться за стойку регистратуры, но регистраторша ничего не заметила. У входа дежурило такси, и ей хватило сил открыть дверь и рухнуть на мягкое сиденье – никогда в жизни ей не было так удобно. В машине было тепло. Водитель поймал в зеркале ее взгляд и кивнул, словно ждал именно Энн Стенхоуп и никого другого. В магазине против нее ополчилось все человечество, но теперь вселенная стала понемногу исправляться.