Вы молчали, ты же перебирал в голове всё самое плохое, нафантазировал небывалое.

– Когда-нибудь я уйду в монастырь, – сказал ты, чтобы сказать хоть что-нибудь. В шутку, само собой. Улавливая крупицу серьёзного продуманного решения в этой фразе.

– Пожалуйста, – отвечала Мира, – но меня не удовлетворит одна духовная любовь.

– Когда я крестился в церкви, мне тогда было двенадцать лет, я очень сильно засмеялся на моменте, когда священник выкрикивал: «Аллилуйя, Аллилуйя». Мне не удавалось остановить свой смех, ведь сам Господь щекотал меня своим светом. Это было неприлично и священник смотрел на меня, как на заплутавшее дитя, кощунствующего по незнанию, но всё же как на непростительного грешника. Но как же не смеяться, если Он был рад мне! И я смеялся во имя Господа. И, знаешь… из меня выйдет хороший проповедник? Я могу любую ситуацию повернуть к Богу лицом – так же нужно делать порядочному священнику?

– Прекращай. Ты не веришь, но больше времени уделяешь разговорам о религии, чем рядовой человек.

– Согласен.

опять проскользнула мысль: «она была с кем-то счастлива так же как со мной. она была счастлива тогда – как сейчас. идентично. если бы не существовало последовательного порядка во времени, то можно было бы поменять эти периоды местами – и нихрена, нихрена в её жизни не поменяется. если поставить настоящее в прошлое, а прошлое в настоящее – я буду её бывшим, пережитком и опытом, а её бывший лежал бы сейчас здесь и сосуществовал с мирой, залезал к ней между ног, ласкал её. как же противно думать о таком. но не думать не получается». ты на пороге личного открытия: любви нет, есть время и психологическая привязанность, а значит любой союз может быть заключён и любой союз может быть разрушен. только вот твоё личное открытие давно было сделано – и ты сделал то же, что делает ребёнок, произнося впервые: «мама».

Конец ознакомительного фрагмента.