Вот ты и лишился такой возможности. А почему? Потому что должен работать, зарабатывать деньги. Хорошее это дело – деньги, но когда заработаешь деньги, две машины, акции, ты уже потеряешь своих детей. И поймешь, что потерял самое важное. Лучше бы у тебя не было всего, а были бы эти серьезные и важные вещи, составляющие не что-нибудь, а человеческую жизнь. Не говоря уже о духовных вещах, то есть о том, какая связь складывается у людей с Богом. Но нам бы стать хотя бы людьми, не говоря уже о чем-то еще.

К сожалению, дикость – уже не особенность диких племен, живущих в джунглях, если таковые еще остались. Она уже симптом нашего общества. И это трагично, дети. Самое трагичное – это видеть супругов, которые не могут общаться между собой. К сожалению, я часто сталкиваюсь с этим, когда приходят супруги с такими проблемами. Говоришь им:

– Да ладно вам, дети, это же так просто – общаться!

А в ответ ничего. И из-за любой мелочи происходит взрыв.

Это болезненное состояние, где не видно концов, то есть того, что надо исцелить. Стоишь, наблюдаешь за ними и не знаешь, куда бы наложить бинт, что залечить и что вообще делать.

Все это плоды нашего менталитета, мы за него расплачиваемся. К сожалению, мы так научились, нас так научили. И на Церковь тоже ложится вина, она тоже несет ответственность, поскольку как следует не говорила людям о своей истине, а ограничивалась их информированием. Мы виноваты, потому что утратили свою суть.

Я самый неподходящий человек для того, чтобы говорить вам обо всем этом: я монах, никогда не был женат, с двадцати двух лет не был на свадьбах – так что представьте себе, насколько я не гожусь для того, чтобы говорить вам о таких вещах, ибо не имею никакой связи с ними. Я вышел из Святой Горы Афон и говорю вам то, что говорят отцы, бывшие подвижниками, люди, не имевшие отношения ко всему этому.

Когда читаешь отцов, то находишь этот баланс, это ведение вещей. Но почему же они об этом знали? Потому что правильно жили в Церкви, а тогда уже не нужна никакая философия, чтобы сказать человеку, как ему общаться с другими.

Это и есть то, чему мы учимся в монашестве. Не думайте, будто монашество отличается в этом отношении. В монастыре мы тоже учимся общаться с другим человеком, причем с помощью послушания, смирения, с помощью того, чтобы сказать ему: «Прости!» Понять, что это ты ошибаешься, а не другой. Может, ты и имеешь на что-нибудь право, внешне имеешь право. Я много раз говорил об этом старцу, а он нам отвечал:

– Если бы я был судья, то сказал бы тебе: «Ты имеешь право». Но ты не имеешь права, даже если у тебя есть на это право! Потому что ты не смотришь на вещи по-духовному.

Что ж, другой тебя оскорбил, оклеветал, а ты прими это по-духовному, не отвечай злом на зло. Этим ты не поможешь ему. Значит, надо брать ответственность на себя, и один великий святой Церкви говорит: «Возьми ошибку на себя, скажи: “Здесь ошибаюсь я!”» Неважно, что по закону другой не прав. Это я ошибаюсь, и я беру на себя ошибку и ответственность. Я учусь работать внутри себя, поэтому могу общаться с другими, я учусь преодолевать себя и делать все то, чему стараются научиться в монастыре.

Знаете, как это трудно? Это нелегко, и в браке это тоже нелегко, трудно, там это так же трудно, как в монашестве. То есть научиться общаться с другим, стоять по десять часов на бдении и чтобы другой рядом с тобой сплевывал, храпел или дурно пах. Ты этого не хочешь терпеть и говоришь: «Меня это раздражает!» А что значит «меня это раздражает»? Ровным счетом ничего, ты будешь стоять там.

Вспоминаю одного монаха на Святой Горе. В одном из монастырей было много монахов, получивших спортивное образование. В известное время много молодых людей из спортивной академии в Афинах стали монахами: какие-то боксеры, атлеты, и они смотрелись как гиганты. И был в этом монастыре один монах, который, бедненький, был маленьким, а его ставили посередине, и по обе стороны от него вставали боксеры и смотрели на него вот так, сверху вниз, во время бдения. Он говорил: