Не Анна, не Марина я, а Люда.
Изысков не найдёт в моих стихах гурман.
Простое, незатейливое блюдо
На полдник жизни приготовлю вам.
Образованье – высшее. Партийность – никакая.
Свободе духа массовость претит.
Лишь настроению минуты потакая,
Пишу стихи. А кто мне запретит?
Работала психологом когда—то.
В себе самой чуть—чуть разобралась.
Духовной брани мы нестойкие солдаты.
Лишь к власти над собой всегда рвалась.
Читала много. – «Чтоб не мыть посуду».
Вклад не вносила в чистоту рядов страны.
Любила жизнь. Кляла её, паскуду,
Когда беда грозила с каждой стороны.
Ждала чудес. – Ну, обчиталась в детстве сказок.
Они и были, да ждала совсем не те.
Но сверху светлых не было на то указов.
А потому жила в душевной темноте.
Но не совсем. Надежда—то светила,
Хоть свет её был слаб, чуть не угас.
Фортуна колесом как накатила, —
Немолодой уже, явился мне Пегас.
Мы с ним на пенсию одну мою, однако,
Ох, сомневаюсь, ничего, мол, проживём.
Чужую плюс кормлю ещё собаку,
Платя за гуманизм своим рублём.
Друзья—подруги – им свои стихи читаю, —
Мне говорят: пора публиковать.
Я соглашаюсь, а в уме себе считаю,
Кто сколько раз взаймы мне мог бы дать.
Вслух не прошу. – Ишь, гордая какая!
Ну, и сиди себе, не знаема никем.
Уж лучше так, чем жить в долгах, икая.
От славы в двух шагах. А, может, вдалеке.
***
Бывают состояния такие иногда,
Что строчки сочиняются, рифмуясь сами,
Загадочной вдруг кажется вода,
И миг отмерен вечности весами.
И надоедный лай собаки за окном
Становится иным по форме и по смыслу,
И пыльный угол посетит волшебный гном,
И изменяется теченье чувств и мыслей.
Но тонкая материя мгновения хрупка.
Вот ход часов её прервал, и он – реальность,
Хоть не было ни жеста, ни хлопка,
Мгновенно изменившего ментальность.
Во мне два мира существуют врозь.
В одном всё ясно: здесь часы, собака
Настойчиво выпрашивает кость,
Труся за женщиной до мусорного бака.
Здесь голубь никакой не символ ничего,
Здесь голубь – просто голубь и не боле.
И можно семечками покормить его
И посочувствовать нелёгкой птичьей доле.
Всё в этом мире есть: и звуки, и цвета,
И чувства есть, и славные мгновенья, —
Есть жизнь, но всё равно она – не та,
Какой её представит вдохновенье.
Не по случайности, его основа – вдох,
На выдохе – другие ощущенья.
И не сказать, чтоб мир, как таковой, был плох,
Но в нём – опасность скуки пресыщенья.
Лишь отстранясь на время от себя,
Утратив столь привычную пристрастность,
Ничей учитель, и ничей судья,
Иную к жизни чувствуешь причастность.
И невещественное что—то там, внутри.
В том месте, что душой у нас зовётся,
Взывает к жизни, рвётся – отвори! —
И успокоится, коль в слово облечётся.
***
От добра добра не ищут.
Есть и кров над головой,
И хоть скромная, но пища,
И луга с цветком—травой.
Есть ещё подруги—книги,
Телефон для срочных слов,
Когда душу гнут вериги,
Словно вьюки у ослов.
Тяжела своя поклажа,
А чужая, словно пух.
Жив пока, кустится лажа,
А помрёшь – в репьях лопух.
Всё чего—то улучшаем —
Внешность, статус, ум и быт.
Суетимся, поспешаем,
Пыль летит из—под копыт.
Рвёмся выбиться мы в люди,
За границы улизнуть.
Сколько сыграно прелюдий,
В эпилоге чтоб уснуть.
От добра добра не ищут,
А что есть – то берегут.
От добра стихов не пишут,
В них от хаоса бегут.
***
Кто пережил смертельную опасность,
Тот ежедневную хвалу возносит Богу,
Благодаря за боль, и день ненастный,
Туманом, тьмой покрытую дорогу.
Кто в суете и ложных попеченьях
Не слышал гласа своего призванья,
Своей души постигнет назначенье
И вверит Богу поздние признанья.
И оживут дремавшие таланты,
И с верой теплота души не стынет.
И выйдут балериной на пуантах
Из закулисья радости простые:
Весна, тепло, трав и деревьев зелень,