– Что за… – страх словно ураган завертелся в груди Тамары. Движение тени отразилось в реальности, можно сказать, слилось с ней. Такое невероятное явление, воплотившееся в материальном мире, поколебало его полностью. Хотя скорее только внутреннее пространство комнаты. Оно прокатилось по этому пространству, словно волнами, будто брошенный в воду камень. Уголки обоев под потолком комнаты в нескольких местах по периметру одновременно отлепились от стен, а в центральных частях под обоями образовались пузыри. Тень заметалась, потеряв очертания.

– Я – Че… Я – Че… Бо… Че-бо… Я – раздались звуки словно растянутого, замедленного голоса. Как только тень вновь сумела приобрести очертания человека, звуки, издаваемые ей, стали похожи на нормальный голос, но в этот же миг занавеска колыхнулась, не понятно откуда образовавшимся сквозняком, и контуры потеряли форму. Голос оборвался.

Тамара онемела от ужаса. Она не могла сдвинуться с места, но не чувствовала страха по отношению к хлипкой тени. Ей казалось, что тень – это какой-то побочный эффект чего-то более страшного, какого-то невидимого гиганта, той части айсберга, которая скрыта в воде.

В следующее мгновение за окном туча перекрыла солнечный свет и образовала ещё большую тень в комнате, которая отделилась от тучи и вообще от того, что происходило за окном, проплыла по полу, поглотив трепещущую занавесочную тень и забилась в угол с иконами. Весь угол – с колоннами, рушниками, иконами, статуями Иисуса и Девы Марии – всё пышное религиозное убранство дома исчезло в непроглядной тьме.

Края обоев сверху и снизу сворачивались в рулоны, а пузыри в центральных частях увеличивались. Обои отклеивались, обнажая белую штукатурку под ними, но не отлетели полностью. Они остались висеть на стенах, прилепленные в особо крепких участках.

Тамара попятилась назад, дрожа от страха, готовая упасть в обморок в любую секунду. Она хотела просто бежать из дома, но чувствовала, что на каждое её движение уходила целая вечность. Собрав все силы, она попыталась развернуться, при этом стараясь не отключиться, но почувствовала, что падает. В это мгновение пузырь, в котором она находилась, лопнул. Девушка плюхнулась на диван у себя за спиной. Оказалось, что она каким-то образом пятилась назад – не к выходу, а к стене. Несколько минут она сидела неподвижно. Её трясло от страха и напряжения, но риск упасть в обморок исчез. Потихоньку отступал и страх. На дрожащих, ослабленных ногах цыганка подошла к иконам, которые словно не до конца вернулись из темноты – они были видны, но весь угол при этом оставался потемневшим. Тамара не могла понять, в чём дело. Она провела рукой по самой большой центральной иконе Божьей Матери, именно той, которой родители благословляли всех своих сыновей на брак. На её пальцах появились следы непонятной чёрной грязи, похожей на выгоревшее масло на сковородке, трудно смываемое и крайне неприятное на ощупь. Тамара потёрла пальцы и с отвращением скривила лицо. Она с недоумением смотрела то на пальцы, то на иконы, не зная, что делать.

Резкий стук снова перепугал её. Она подскочила на месте, громко вскрикнув и готовая расплакаться навзрыд. Но сдержалась. Стук повторился.

Тамара подошла к окну и через тюль увидела лицо цыгана. Он крутил головой из стороны в сторону, явно волнуясь и чего-то опасаясь. Девушка отодвинула тюль и открыла окно.

– Здорово, чай (Чай – здесь цыг. девчонка.)! Тётка, Тётка где?

– Кто? – полушёпотом спросила испуганная Тамара.

– Да Тётка! Ты что дурная? Света!

– Ты кто?

– Ой, ты – дурная. Я – Егор! Егор я! Бэнг. Слышала?