– Успею, – заверил старуху Лео, снова почтительно поклонившись.

– Хорошо, – проскрежетала старуха, кивая собственным мыслям. Затем вдруг впилась в Лео взглядом маленьких чёрных глазок, сверкающих из-под кустистых бровей: – Держись, сынок! А когда совсем не останется сил, помощь придёт…

– Какая… помощь? – растерявшись, спросил Лео.

– Откуда мне знать, какая! – старуха вдруг резко стукнула о землю палкой, ручку которой сжимала в узловатых пальцах. – То лишь Святым Небесам ведомо… – перекрестившись, она встала и споро заковыляла прочь, вверх по улице, в сторону церкви Святителя Николая – щуплая чёрная фигурка, ростом почти вдвое ниже взрослого мужчины.

– Твои слова да Богу в уши, – автоматически пробормотал Лео: память услужливо подсунула принятое в таких случаях выражение. И быстрым шагом продолжил свой путь.

Спустя четверть часа он вернулся на пристань. Кинул рюкзак с покупками на дно лодки, накрыл его куском брезента от морских брызг и без малейших раздумий завёл мотор – время поджимало. Солнце, перекатившись через зенит, напекало затылок даже сквозь шляпу, но Лео не ощущал дискомфорта. Наоборот, он нежился под жаркими лучами, как кот, вбирая тепло всем телом… словно в надежде согреть душу.

К тому времени, когда лодка причалила к берегу маленького острова, он напрочь забыл о странной старухе.

Альфа был тут как тут: мигом спустился ему на запястье, хлопая мощными крыльями, моргнул хищным глазом, цапнул гостинец – Лео не забыл прихватить из ресторанчика кусок ветчины – и умчался назад к подруге.

Зато Бесс в этот раз повела себе более бескорыстно. Вылакав сливки – ей ведь тоже полагался гостинец – кошка потёрлась о ноги Лео, соизволив издать даже что-то вроде мурлыкания. Для дикой зверюги это была высшая степень признательности.

До ночи оставалась ещё уйма времени. Продолжать работу Лео не мог из-за отсутствия нужных материалов, поэтому решил последовать совету добряка Памфилоса: отдохнуть. То, что ему требовалось для отдыха, находилось за домом, под широким навесом: здесь была его мастерская. Повязав фартук и разложив на верстаке необходимые инструменты, он аккуратно снял кусок полиэтилена со своего последнего творения и тотчас принялся за работу: руки, соскучившиеся по любимому делу, чесались в предвкушении.

Это было большое панно, естественно, на морскую тему. Собирая на берегу плавник, Лео по привычке откладывал самые интересные деревяшки и сушил их в тени под навесом. А в конце осени штормящее море выкинуло на отмель широченную дубовую плаху длиной в четыре локтя, чёрную, с серебристо-седыми прожилками, проступившими после сушки – бог знает, когда и откуда похитили её жадные волны. И Лео сразу понял, на что использует плаху: для панно. Картина сама возникла перед его внутренним взором: прибрежные скалы, окружённые бурлящей пеной, и два парусника по центру: один, с обрывками такелажа на сломанных мачтах, уже идёт на дно, а второй, потрёпанный бурей, но уцелевший, уносится в неведомую даль. Возможно, он каким-то образом считал информацию, запечатлённую в дереве, а может, это была лишь игра воображения, но сюжет напрашивался сам собой…

Мастер более практического склада наверняка определил бы столь ценную находку под столешницу, фасад буфета или изголовье кровати, а затем продал бы за большие деньги. Нет более дорогой древесины, чем морёный дуб, тем более естественно морёный. Но Лео в деньгах не нуждался, а мебельщик из него был так себе. Другое дело – художественные детали интерьера: это был его конёк! Недаром говорят: «Найди себе труд по душе, и тебе никогда в жизни не придётся работать». Работать ему, правда, пришлось, зато труд по душе служил лучшим отдыхом…