Ил. 7. Света Маркова и Саша Пеннанен, примерно 1967 год. Из архива А. Полева (Музей Венде, Лос-Анджелес)

Как и Света Маркова, Света Барабаш по прозвищу Офелия прожила недостаточно долго для того, чтобы самой рассказать о себе и своих идеях. Невозможно с полной уверенностью проследить ее переход из последователей Мамлеева, собиравшихся в Южинском переулке, в хипповское сообщество. Биография Светы была довольно типичной для первого поколения хиппи. Ее мама преподавала английский язык шпионам и космонавтам, а отец работал в одном из министерств118. Света поступила на престижный факультет журналистики Московского государственного университета. Там она встретила и своего первого мужа, Игоря Дудинского, и одного из своих многочисленных любовников, эксцентричного Сашу Бородулина, который также происходил из привилегированной семьи – его отцом был знаменитый военный фотограф Лев Бородулин. Бородулин-младший и его друг Александр Липницкий, тоже студент журфака, дружили с Юрой Бураковым и его компанией хиппи. Таким образом, Офелия в одно и то же время познакомилась и с московской богемой, и с зарождающимся московским хипповским сообществом, сформировав в результате свое мировоззрение из элементов обоих119. Но более знаковой для нее оказалась встреча со Светой Марковой, которая стала ее лучшей подругой и которая, скорее всего, и увела ее из богемного южинского кружка в свой хипповский салон. Однако для Офелии это не было окончательным разрывом с богемой. Как уже говорилось выше, между разными группами московского андеграунда существовало много идеологических и личных пересечений. Однако сделать шаг от богемы в сторону хипповства означало вступить в мир более красочный и юный (не в последнюю очередь потому, что это была среда, вдохновленная энергией песен «Роллинг стоунз») и носить одежду, сшитую Царевной-лягушкой. Все, кто знал Офелию, были уверены в том, что она просто влюбилась в новизну и радикальность хипповского движения, посвятив ему всю свою жизнь без остатка, так, как это делали не многие120. Обе Светы видели в хипповстве, его стиле, идеях и постоянных поисках альтернативного сознания полное и всестороннее отрицание советской системы и советской реальности.

Хотя, на первый взгляд, их требования казались не такими четко выраженными, как у политических диссидентов, их критика режима была такой же глубокой, а иногда даже более экзистенциальной. Советские хиппи не разрабатывали альтернативные программы для комсомола и не требовали больше творческой свободы. Они не интересовались разоблачением партийной коррупции или проведением справедливых судов над политическими диссидентами121. Они не видели смысла в этих требованиях, поскольку отвергали весь образ жизни, который был создан советской системой. Они вовсе не были настроены против надежд и чаяний эпохи оттепели, но считали любое взаимодействие с системой ее одобрением122. Они взяли у западных хиппи идеи любви, мира и рок-н-ролла и соединили все это с собственным отчуждением от социалистической системы. Несколько лет спустя Света Маркова сказала в интервью немецкому журналисту, что они, безусловно, считали свой протест более глубоким, чем мучительные попытки людей старшего поколения и тех своих ровесников, которые мечтали о реформах системы: «Мы антикоммунисты. Мы считаем Ленина ничтожеством – таким же, как Сталин»123. Александр Огородников, московский хиппи из «ранних», вскоре ставший выдающимся лидером религиозного подполья, объясняет тотальное неприятие хипповским сообществом существующего режима самой их природой: «Хиппи – это стихийный протест против пошлости и насильственного штампования человеческой личности… <…> Хиппи – блудные дети, бежавшие из советских семей, считают себя маяками западной поп-цивилизации во мраке окружающей действительности, где „совы“ [хип. сленг – советские люди] – как тени своих партийных и административных должностей»