Она проснулась среди ночи, мокрая от пота. Отвар действовал вовсю. Приподнялась на локте. Рамбай лежал возле нее на боку, подперев голову ладонью. Похоже, он так и не сомкнул глаз.

– Зачем ты наблюдаешь за мной? – спросила она беспокойно. Вынужденные коротать ночи вчетвером, они с Рамбаем уже давно не были вместе (сейчас, в ее положении, это, возможно, было даже кстати; хоть и рановато).

– Мне хорошо, когда я гляжу на тебя, – ответил он просто. А помедлив, дополнил: – До тебя так было только однажды. И не так.

– Это было с той девушкой? – Неожиданно для себя Ливьен вспомнила лишь однажды произнесенное Рамбаем имя. – С Вайлой?

– Да, – кивнул он. – Но я не хочу говорить о ней.

– Почему? Тебе все еще больно?

– Тебе, – возразил он.

– Нет, – мотнула Ливьен головой. – Нет. Я хочу знать все. Больно, когда не знаешь.

Рамбай помолчал. Лицо его стало неподвижным, как маска.

– Ладно. Пусть. Слушай же.

Прижившись в племени, Пиолина, мать Рамбая, заняла в нем особое, хоть и шаткое положение: она занималась обучением детей горстки самых высокопоставленных «вельмож» племени – вождя и жрецов. Азы математики, географии, пения и стихосложения – все то, что маака проходят в нижнем ярусе инкубатора, показалось вождю не лишними и для подрастающей знати ураний. Поначалу Пиолина давала и кое-что из астрономии, истории и философии, но приставленный к ней для контроля и присутствующий на каждом занятии жрец Вайла Четвертый посчитал эти дисциплины вредными и подвергающими сомнению устои племени.

Юная Вайла была дочерью жреца. Имена жрецов передаются детям, независимо от пола, но если это самец, к имени прибавляется порядковый номер. Сына Вайлы Четвертого звали Вайла Пятый. Дочь звали просто Вайла. Она была лучшей ученицей Пиолины. Но никто, кроме Рамбая, не догадывался о главной причине ее успехов. Встретившись в первый же день ее обучения, они без памяти полюбили друг друга, и каждое слово матери возлюбленного имело для юной самки особое значение.

Это случилось в конце первого лета жизни Рамбая в воплощении бабочки. Вайла Четвертый привел к Пиолине свою только что вышедшую из куколки дочь, и Рамбай, раскладывавший на поляне коврики для сидения, встретился со взглядом ее миндалевидных глаз. И он поклялся себе, что она станет его женой.

Нередко, словно бы случайно проходя мимо гомонящей кучки учеников, толпящихся возле наставницы или молча сидящих перед ней, он украдкой бросал взгляд на Вайлу. И всегда он встречал ее ответную улыбку. А однажды им даже удалось перекинуться парой слов с глазу на глаз. Хотя самок, не бывших доселе в браке, всячески оберегают от контактов со взрослыми самцами наедине, и если бы их поймали во время беседы, были бы строго наказаны и он, и она. Разговор их был краток и прост:

– Ты будешь моей женой, – сказал он.

– Да, – ответила она, – но ты должен ждать.

– Моя плоть требует самки сейчас.

– Женись, – ответила он, – я же буду твоей второй или третьей женой. Или ты не прокормишь и двоих? – ее глаза блеснули озорными искорками. Ей ли было не знать, что несмотря на молодость, Рамбай уже признан лучшим охотником нынешнего сезона.

Потому Рамбай в ответ засмеялся и поспешил исчезнуть. Уже через неделю он поселился отдельно от матери, а в очередной Праздник Соития взял в жены сразу трех девушек.

Но к концу детородного сезона, когда он мог бы уже посвататься и к Вайле, ни одна из жен не зачала от него… И, боясь стать причиной гибели возлюбленной (им могли отказать в браке, и Большой Костер стал бы их уделом), он постарался забыть о ней.

Но он не хотел обидеть ее. Он явился в дом жреца и, признавшись в своих чувствах к его дочери, поведал ему и о своей беде. Он просил жреца рассказать обо всем дочери и подыскать ей хорошего мужа. Но на следующий же день, когда ночное племя погрузилось в сон, Вайла, нарушив один из самых строгих его законов, прилетела к Рамбаю (жены уже покинули его) и со слезами умоляла представить ее вождю как свою избранницу.