– Ты неподражаем, сынок! – поцеловала его в щеку Эмма Владиславовна. – С днем рождения.

– С днем рождения! – крикнул некто грузный, сидящий рядом с ней, и захлопал своими мясистыми ладошами.

Столовая майским ливнем, оползнем с Альп, маслом на сковородке, беспорядочно восклицая:

– С днем рождения! – сорвалась.

Ян встретился глазами с Женей. Она мило улыбнулась, подняла бокал.

Звенело стекло, вилки, крахмально хрустела скатерка, шелестел беспечный одобрительный говорок. Потом понеслось: тосты, шутки, танцы и бог весть еще что. Такой это вот был праздник в известном доме по Лиговскому проспекту.

А спустя часа два после своей помпезной речи Ян поддерживал локоток старичка-очкарика при спуске на лестнице. И не было особой нужды осторожничать – гости веселились, музыка играла – но говорили они очень тихо.

– Просвети-ка меня, Янушка, отчего ты так светишься? Скучно стало? – скрипел лягушонок.

– Да нет. День рождения, как обычно: в тесном кругу, вечерком у камина. А это, – брезгливо передернул блондинистый гигант. – Быдлятина. Обопьется – рассосется.

– А тогда расскажи-ка мне, старику, дипломат ты мой драгоценный, почто собрал всех «бензиновых королей»? Если играешь на них, почему не говоришь отдельно с каждым, а сталкиваешь их лбами?

– Ленив я стал, Леонид Степаныч. Ленивый человек и думает по-другому.

– Ой, ленив ли? – прищурился старик. – Темнишь.

Ян засмеялся.

– Времени у меня мало на каждого отдельно. Я здесь человек новый. И с Питером у меня счеты особые. Вот увидели блеск мишуры – пусть сами теперь меня ищут. Это проще.

– Стареем, – протянул Леонид Степаныч, и его круглые очки заволокло ностальгической дымкой.

– Вы еще кому угодно фору дадите!

Они вышли на нижнюю площадку. Миновали фонтан. Ян открыл дверь и пустил старика в маленькую темную бордовую гостиную с тремя кожаными креслами и негаснущим камином.

– И что дадут «бензиновые короли»? – спросил лягушонок.

– Деньги Ташана.

Старик поднял брови – несколько маленьких бесцветных волосин:

– Каким макаром?

– Опала.

– Много?

– Достаточное количество.

– Значит, опять игра?

– Вы же знаете, я не азартен. Только беру, что можно взять.

– Не азартен. Значит одинаково спокойно относишься и к победе, и к неудаче?

– Я забыл, что такое неудача.

– Хм, – Леонид Степаныч уставился на стену, увешанную старинным оружием. – А зачем потревожил старика?

– Нужен человек в банке.

– В каком?

– Пока не знаю.

– А сколько ты предложишь?

– Одну четвертую.

– А того будет?

– Три и сто пятьдесят.

– Ты не скуп. Хорошо посчитал?

– В этом деле не должно быть больше пяти человек. Пятый за вами, Леонид Степаныч.

Лягушонок хихикнул.

– Эх, Янушка! – он постучал тростью о стенку под гравюрой, на которой барс терзал убитого им оленя, не чуя от запаха крови притаившегося в кустах охотника. – Это оригинально!

– Могу подарить.

– Договорились.

– О чем, Леонид Степаныч?

Старик ухмыльнулся, подмигнул своим выцветшим глазом:

– Позвонишь мне, когда сочтешь нужным.

– О’кей. Может, присядем?

Камин дразнился искусственными угольками. Свободным было лишь одно кресло. Второе занимал плоский прямоугольной формы предмет, укрытый бархоткой, а в самом дальнем – напротив – поизломанным буратином разложился человек и, похоже, крепко спал.

– Кто это? – спросил Леонид Степаныч.

– Впервые вижу.

Старик поводил кончиком трости перед самым носом Лескова. Реакции не последовало.

– Аки младенец.

– Но мы довольно громко говорим.

– Милый мой, когда я вламывал на Беломорканале – умирал на пять часов и ничего не чуял, пока не пнут сапогом.

Леонид Степаныч слегка ткнул тростью в бок спящего. Лесков отмахнулся, потом нехотя продрал свои красные, опухшие глаза.