– А-а, батя, проходи!

Он открыл дверь, и вместе с пургой вошёл высокий мужчина, укутанный одеждами. Он постоял у порога, обстучал ноги и отряхнул пальто, шарф и шапку.

– Пап, дверь, холод-то идёт! – сказала Мари.

– Да-да, конечно, милая. – Он повернулся и закрыл за собой дверь на защёлку.

Джером стоял рядом, скрестив руки на груди:

– Какими судьбами, бать?

– Мари вот-вот рожать, дурень. Моё место здесь, рядом. Я ж доктор, в конце концов, – рассмеялся Лютер.

– Точно же. Чай будешь? Или чего покрепче?

– От чайку не откажусь. С мёдом, чтоб слиплось!

– Сделаем!

Джером отлучился на кухню поставить чайник, а Лютер сел поближе к Мари:

– Ну как ты, доченька?

– Всё хорошо, пап. Спасибо, что пришёл.

С кухни донёсся грохот вперемешку с бранью, Мари с отцом обернулись.

– Всё нормуль! Треклятая дверца, сука… Палец отшиб!

– Осторожней… – вздохнула Мари.

Через несколько минут Джером вернулся с чаем.

– Ну что, когда рожать? – спросил он.

– Завтра подходит срок. Пока ждём. Готовимся. Морально и физически.

– Командуй. Чем помогать?

Лютер дал Джерому кучу инструкций. От подготовки постели до раскладки нужных зелий и инструментов.

Ночь прошла спокойно. Мари хоть и волновалась, но спала хорошо. Джером всегда спал мёртвым сном и что-то бубнил. Лютер уснул в детской Джерома. Там всё ещё стояла его старая кровать, на которой будущий дедушка отлично выспался. Первым проснулся Джером. Приготовил завтрак, натопил камин и пошёл в старую кузню. Там всё осталось на своих местах, в память об отце: в центре стояла огромная кузнечная печь, рядом – наковальня и огромная бочка с заледеневшей водой. Джером пришёл туда наколоть дров. Погода наладилась. На улицу повалили люди, все по своим делам. Ребятня играла в снежки, женщины шли за продуктами, а мужики по работам.

Из старой кузницы доносились цикличные звуки падающих брёвнышек. Одно, два, три, четыре… Джером наколол достаточно дров на весь день и вернулся внутрь. Положил их рядом с камином на стойку. Глянул на часы. Восемь утра. На завтрак он приготовил яичницу с помидорами, поставил на стол огромную сковороду и кувшин с молоком, нарезал хлеб, разложил посуду и пошёл наверх. Мари проснулась, лежала в постели и что-то читала. Лютера в постели не оказалось.

– Золотце, куда папаня ушёл? – спросил Джером.

– Не знаю. Он только проснулся, рванул вниз.

– Понял. Я там завтрак накрыл.

– Ох, спасибо, милый.

Но позавтракать не удалось. Джером спустился вниз сразу после разговора. Мари дошла до ступеней, взялась за перилу.

Послышался звук, будто кто-то разлил ведро воды.

– В рот мне зелье… Джером! Твою мать, твою мать, твою мать!

Джером соскочил из-за стола, стул, на котором он сидел, влетел в стену, а сковородка подлетела в воздух и приземлилась обратно на стол, разбросав яичницу по кухне. Он подбежал к ней, увидел лужу:

– Ох ты ж сука! Ты главное не… не волнуйся…

В глазах потемнело, он пошатнулся и… упал. Прямо на ковёр, который смягчил падение. Последнее, что слышал Джером, будучи в сознании, – крик Мари и открывшуюся дверь.

– Джером? Джеро-о-ом??? Очнись, зятёк! – Над ним стоял Лютер и лупил его по щекам.

– А? Чего я? Я… где? – еле-еле сказал Джером. – А Мари?

– Ты отрубился. Мари наверху, – Он взял его за руку и приподнял туловище, чтобы тот сел. – Ну что, папаня. Дочка! Совсем крохотная! Вот такая… Джером?

Джером снова упал. Плашмя. На этот раз его не трогали. Накрыли пледом и оставили лежать. И пока непутёвый отец был в отключке, наверху спало крохотное – похожее в основном на мать, но носом точно в отца – создание.

Годы шли, девочка – Амелия – росла. Она действительно походила на мать: рыжие волосы, карие глазки-бусинки и веснушки на пухлых щеках. Но неугомонным характером и большим курносым носом, повторюсь, вышла всё-таки в отца. Этот ребёнок был гремучей смесью незаурядного ума, хитрости и непоседливости.