– Да что за обстоятельства такие возникли? Ринка где, я тебя спрашиваю?

– Ее нету. Она… она умерла.

Эти два слова произвели на Николая эффект ледяного душа. Да что душа – он замер, словно его основательно облили жидким азотом. А затем деревянными шагами на негнущихся конечностях он молча прошел в кабинет Геннадия. И лишь там ожил.

– Как это умерла? – произнес он, плюхаясь в кресло.

– Вот так. Убита.

Некоторое время Николай переваривал это известие. Очки он снял. И теперь Мариша, вошедшая следом за Рининым любовником в кабинет ее брата, смогла рассмотреть глаза мужчины. Глаза у него были странные, неопределенного цвета. То ли светло-серые, то ли голубые, то ли вовсе прозрачные. А скорей у них был тот цвет, какой бывает у зимнего льда – неопределенный и холодный.

– Почему мне не сообщили? – холодно произнес Николай. – Когда это случилось?

– Так вчера поздно вечером мы только и узнали, – торопливо заговорил Геннадий, словно в чем-то оправдываясь. – Следователь сначала позвонил Рининому мужу. А потом уж и мне.

– А ты мне почему не отзвонил?

– Я собирался, я хотел… Но Ринин сотовый телефон вместе с записной книжкой куда-то пропал. А у меня вашего номера нет.

И Геннадий развел руками, мол, рад бы стараться, да ничего не мог поделать.

– Как ее убили?

Геннадий рассказал. Описал, где нашли Рину. В каком положении. Когда и как. Одним словом, не скрыл от любовника своей сестры ни единой детали. Во время этого разговора Мариша не сводила глаз с лица Кольки. И при всей своей пристрастности не могла не признаться, что мужчина едва сдерживается. Похоже, смерть любовницы задела какие-то чувствительные струны в его душе. Под кожей на лице ходили желваки, губы сжались в одну тонкую линию, а на лице залегли глубокие жесткие складки.

– Гады! – прошипел наконец Николай, когда Геннадий закончил свой рассказ и замолчал. – Гады! Гады! Гады!

Каждый новый выкрик вырывался у него все громче и громче. А затем он внезапно хватил кулаком по столу и, вскочив на ноги, схватил стул и принялся колошматить им по ни в чем не повинной столешнице. Геннадия словно ветром сдуло. Он забился в угол и в ужасе закрыл глаза. Мариша же замерла в дверях, глядя на крушащего все вокруг себя Николая чуть ли не с восторгом.

Подумать только, какая мощь скрыта в этом коротышке! А ведь выглядел как добропорядочный барашек, которого можно стричь и стричь, не ожидая никакого сопротивления. Как же обманчива внешность у людей!

Один стул разлетелся в щепки. И Николай схватил кресло. Большое кожаное кресло на железной винтовой ножке с подлокотниками. Впрочем, подлокотники отлетели от кресла в первые же минуты экзекуции. А вот само кресло держалось значительно дольше стула. Должно быть, за счет кожаной обивки. Потому что под обивкой явно не осталось ни единой дощечки, когда Николай все же отбросил кресло в сторону.

Взревев в последний раз, он грохнул кулаками по столу. Тот тоже не выдержал и проломился. И Николай рухнул на пол вместе с обломками стола. Геннадий кинулся к нему. Крикнул в коридор, чтобы принесли новое кресло. И со всем возможным уважением усадил в новое кресло тело Николая.

– Воды, – прохрипел тот. – Воды! Скорей! И побольше!

Вода появилась в огромном кувшине. От стакана Николай отказался, просто швырнув его в стену. И стал глотать воду прямо из кувшина.

– В общем, так, – заявил он, когда вода кончилась. – Я это дело просто так не оставлю. Рина была моим другом. Я ее любил. И теперь я хочу, чтобы те гады, которые отняли у меня мою девочку, умерли бы страшной смертью!

Вид у него при этом был столь выразительный, что Геннадий снова побледнел. Но Мариша не могла его осуждать, она и сама, хотя была невиновна на все сто или даже больше процентов, почувствовала себя как-то неуютно.