Я удивился. Отец, видя моё удивление, произнёс: «То, что вы раздражительный, – я не понимаю, это вы мне свой характер описываете или исповедуетесь и каетесь в этом?» Меня как молнией пронзило. В буквальном смысле. Я почувствовал, что всё моё существо перевернулось. «Конечно, каюсь, – сказал я почти трясущимися губами. – И обещаю, что этого никогда не повторится». Отец молча возложил на меня епитрахиль. Поняв, что исповедь окончена и грех отпущен, я посмотрел на отца и увидел на его лице озорную улыбку крайне счастливого человека.

Мария Борисова

Когда исповедуешься, всегда говоришь одни и те же грехи – ну дети, какие грехи могут дети говорить? Маму не слушаюсь, с сестрой ссорюсь. А отец Александр к этому не так относился, что чего-то такое ребёнок лопочет… И я помню один раз он мне говорит: «Ты знаешь, важно не то, что ты с сестрой ругаешься, маме грубишь, – сестра забудет, мама простит, – а важно, что от этого формируется плохой характер».

Марианна Вехова

Отец Александр говорил, что самая прекрасная и нужная победа – это победа над собой. Над своей ленью, расхлябанностью, властолюбием, саможалением и т. п. И это – самая трудная победа. Особенно отец рекомендовал стремиться к этим победам в посты, когда усиливается давление соблазнов и сопротивление нашего внутреннего зверинца. Соблазны и нападения маскируются. Порой они кажутся совсем невинными, а результат, если прохлопаешь момент, плачевен и трудно исправим.

Услышав это, я как-то на исповеди ему призналась, что, если мне попадается хорошая фантастическая книга, я – пропала. Все дела стоят, всё идёт прахом, а я не могу оторваться от книги, пока не дочитаю. Он ко мне наклонился, сделал квадратные глаза и страшным шёпотом сказал: «Я тоже! Давайте дадим друг другу обещание: весь пост не прикасаться к таким книгам, даже если они сами прилетят на наш стол и рука потянется их открыть… Велеть руке остановиться!»

Отец был под плотным наблюдением КГБ, он опасался, что эта организация не побрезгует и в храме поставить подслушивающие устройства, что нарушит тайну исповеди и даст КГБ какие-то поводы шантажировать людей. И часто исповеди произносились на дорожке вокруг храма: вот бочка с водой, вот завалинка, вот крыльцо, и опять – бочка с дождями и дождиками, выпавшими за то время, что мы не виделись… Вот в бочке плавает жёлтый лист… А вот – кружок льда… Горка снега на льду… И взгляд отца искоса-вдумчивый, слушающий. И его спокойный голос. Он объяснял мне, что «все мы, люди, стремимся к анархии, не любим дисциплину. А без неё нельзя. Чтение правил, регулярное присутствие в храме дисциплинирует. Без дисциплины ничего не достигнешь, всё будет вечно разваливаться: и работа, и семья, не говоря уж о духовном продвижении…»

Андрей Ерёмин

Вот главное, что должен понимать кающийся, по мнению отца Александра: исповедь нужна не для того, чтобы изгонять грехи, а чтобы стать принципиально другим человеком. «Потому что, если косить грехи, как траву, остаются не вырванными корни и сорняки опять вырастают. Но сами мы другими не становимся – для этого нам нужна сила Божия».^>[26]

Владимир Ерохин

На исповеди признаюсь отцу Александру: «Грешен я, батюшка, билет в автобусе не беру». Отец Александр: «А это гадит душу!»

Михаил Завалов

Нередко грань исповеди и разговора стирается, что поначалу меня несколько смущало как нарушение чистоты жанра. Он говорил о работе, спрашивал о домашних, о планах на будущее, о психологических механизмах проблем. Позднее я понял, что его главный вопрос на исповеди ко мне был скорее: «Куда ты движешься?», а не: «Итак, что ты натворил за отчётный период?» Потому он мог говорить о разных гранях жизни, принося и ставя их перед лицом Бога, – и они обретали иную значимость и остроту.