Павел Мень
Наш папа считал себя подлинным евреем, разумеется, без националистического апломба. И своих детей тоже. И когда Алику исполнилось двенадцать лет, возраст совершеннолетия, отец решил с ним откровенно поговорить. «Ты знаешь, христианство и всё, что связано с ним, это – не наше». На что начитанный подросток мягко возразил: «А я докажу, что – наше».
София Рукова
Сам отец Александр как-то рассказал следующее. Школьником он очень любил службы в храме и почти всё свободное время проводил там. Однажды, будучи учеником уже девятого или десятого класса, он один стоял на всенощной в любимом им храме Иоанна Воина, что на Большой Якиманке. Был поздний час 31 декабря, когда все люди заняты приготовлениями к встрече Нового года. А он просто забыл об этом!
Неожиданно он почувствовал на себе руку служившего священника и услышал его тихий голос: «Это хорошо, что ты любишь Бога, храм и богослужение. Но никогда ты не станешь настоящим пастырем, если радости и скорби тех, кто живёт в мире, будут тебе чужды…» Внезапно мир словно заново раскрылся перед ним. Он ещё постоял немного, а затем вышел, полный невыразимой радости, словно Кто-то позвал его… С того дня он как бы заново родился: для людей страдающих, озабоченных, умирающих, лишённых веры, надежды и любви, и – для радующихся.>[9]
Олег Степурко
Однажды батюшка рассказал историю о том, как после войны в Загорске хулиганы забавлялись тем, что раскачивали толпу в Успенском соборе, и старушки, зажатые, как сельди в бочке, всю службу раскачивались взад-вперёд. «И вот я, – говорил отец Александр, – четырнадцатилетний подросток, останавливал эти волны. Я изо всех сил упирался и нажимал в противоположную сторону».
Юность
Юность – время отваги.
Стендаль
Валентина Бибикова
Началась эпидемия сочинения своих гимнов и песен. Алик оказался незаменимым: он отлично играл на семиструнной гитаре, у него был могучий голос и, самое главное, он сочинял хорошие стихи. Появились песни: «Биолого-охотоведческая» («Нам ли бояться холода…») и «Неолитическая» («Помнишь первобытную культуру?»). Слова «хобот мамонта вместе сжуём…» и «ты была уже не обезьяна, но, увы, ещё не человек…» быстро вошли в наш обиход. Песню эту поют до сих пор – и не только охотоведы. Так вот, эту песню в 1953 году сочинил Александр Мень:
Жизнь была замечательная. Все слегка одичали. Алик Мень вместе со всеми отрастил бороду. В телогрейке, с полевой сумкой и при бороде он был весьма импозантен. От всей этой оравы парней (я была там единственной девчонкой) он отличался лишь тем, что если не работал на «закрома» и не спал, то читал и писал. Он ухитрялся читать и писать даже во время работы. Как-то раз я обнаружила его в картофелехранилище, где он отгребал картошку от люка. В промежутках между подъезжающими машинами он что-то писал, положив сумку на колено.>[10]
Священник Александр Борисов
Помню, когда я ещё учился в Плехановском институте, то состоял в редакции институтской многотиражки, а отец Александр тогда рисовал карикатуры для неё. Там, конечно, не знали, кто именно их делал. Я просто приносил и говорил: «Это рисунки моего знакомого». Запомнился один забавный стишок с его шутливой иллюстрацией. Представьте: столовая, много народа, все проталкиваются, пытаясь взять себе еду, а тут человек лезет по головам с пирожком. И внизу моя подпись: «Если сила, парень, есть – приходи в буфет поесть!»