Они остались вдвоём в коридоре, друг против друга. Прилизанная косая чёлочка, тёмные непроницаемые глаза, желчная неподвижная улыбка. Елагин не мог ошибиться. Прошлое материализовалась самым причудливым образом, так, как Елагин и не ожидал совершенно и не мог себе даже представить. Перед ним стоял тот самый дутовский контрразведчик, о котором он вспоминал всего час назад. В висках больно кольнуло. «Судьба проверяет на прочность. Надо пережить этот день», – подумал Елагин.

Гость и вида не подал, что знает Елагина, он протянул руку и, заново знакомясь, повторил слова Серафимы:

– Лучинский Василий Викентьевич.

– Мы ведь знакомы, – глухо напомнил Елагин и руку гостя не пожал.

– Полагаю, об этом пока стоит умолчать, – предупредительно заметил Лучинский и неловко спрятал бессмысленно повисшую в воздухе руку за спину. – У вас кровь на щеке, – сказал он.

– Пустяки. – Елагин стёр выступившую кровь носовым платком.

– Может, поговорим на лестничной площадке?

– Да, – согласился Елагин.

Они вышли за дверь. Лучинский вытащил из кармана пиджака трубку и засунул её, пустую, без табака, в рот.

– С чего лучше начать? – спросил он.

– Зачем вы здесь?

Лучинский погрыз мундштук трубки.

– Я снова хочу помочь вам, – сказал он и даже попытался улыбнуться, но лишь выдавил из себя коряво-хитроватую усмешку. – Помните нашу первую встречу, в Оренбурге? Когда вы появились у меня в кабинете, в моём кармане уже лежал приказ Дутова о вашем расстреле. Но я тогда попросил командующего повременить с приговором. Я договорился с ним, если проявятся новые обстоятельства, смягчающие вашу вину или её опровергающие, Дутов отменит приказ. Дутов так и сделал, когда ротмистр Галиулин и ваш денщик дали новые показания.

– Новые? – переспросил Елагин.

– Да, именно новые показания, – подтвердил Лучинский. – Дело в том, что они сначала утверждали, что вы активно участвовали в заговоре. И лишь после дополнительных бесед, заявили, что оклеветали вас.

– Но ведь это ложь, – сказал Елагин. – Я не участвовал в заговоре!

Лучинский характерным знаком руки попросил говорить тише и с опаской глянул на окружавшие их двери.

– Прошу вас… Не надо привлекать лишнего внимания, – поспешно произнёс он. – Хочу сказать, Емельян Фёдорович, я был совершенно уверен в вашей невиновности. Но вы должны понимать, что это всего лишь особого рода технологии.

– Всего лишь технологии?.. – задумчиво повторил Елагин, потом резким движением руки стёр со щеки вновь выступившую кровь. – Скажите откровенно, какую услугу вы оказали большевикам, раз они вот так запросто взяли вас к себе на службу?

Лучинский поправил свою прилизанную чёлочку.

– Сейчас речь не обо мне, а о вас, о вашем будущем, о будущем вашей семьи, – сказал он.

– Это угроза?

– Боже упаси, – активно замахал руками Лучинский и осклабился. – Вы меня неправильно поняли. Повторяю, я хочу лишь вам помочь. Я хочу предложить вам…

Лучинский не договорил. Щёлкнул замок входной двери, и на лестничную площадку вышла Серафима. В руках она держала мокрое полотенце и баночку с йодом.

– Тебе надо промыть рану, – сказала Серафима мужу.

Но её встревоженное беспокойство и торопливое участие в делах мужа вдруг натолкнулось на каменную холодность Елагина.

– Прошу тебя, не сейчас! – резко ответил он, голос его был предельно жёсток и твёрд.

Серафима скрылась в квартире, нервно, с приглушённым стуком, прикрыв за собою дверь. Напряжённая пауза сохранялась недолго.

– Так вот, – негромко проговорил Лучинский, пожёвывая мундштук своей трубки, – я хотел предложить вам сотрудничество с Советской властью.

Елагин снова приложил окровавленный платок к своей щеке.