Осознавая все это, как он будет принимать решения за судебным столом? Что вообще заставило его зайти так далеко? Когда он был студентом, ему достаточно было лишь мельком взглянуть на дело, как он тут же видел исход. Он всегда держал в голове последствия и знал, какие из них приведут к еще большим проблемам. Теперь же у него не получилось быть адвокатом и судьей самому себе. Думай Жюль как адвокат – учел бы все последствия подмены детей. Действуй он как судья – уничтожил бы эту идею еще в зародыше.

Луиза, все еще стоящая у колыбели, заметила, что взгляд Жюля странным образом изменился.

– Что с тобой? Что-то не так?

Жюль покачал головой, подошел к ней, обеими руками обхватил плетеную из ивы люльку, взглянул на ребенка и разразился слезами.

Даже днем плотный туман стал сгущаться все чаще, словно желая обволочь собой тайну Жюля, укутать ее, как в пальто, лишить видимости. Серая вуаль, сброшенная с неба.

Жизнь проходила мимо Жюля незаметно для него. Медленно тянулись часы и дни. Он считал, что еще до нашей физической смерти наша душа умирает сотню раз, ведя нас к истинной жизни.

Друзья и семья пришли поприветствовать маленькую Флорентину в этом мире. Зал с двустворчатыми дверями на веранду был набит битком. Что бы ни обсуждали гости, в мыслях Жюль снова и снова возвращался к своей родной дочке, к той, которую он оставил. Неоднократно он терял нить разговора и, так как не мог поймать ее снова, молчал. Он стоял, не говоря ни слова. Стоял так тихо, что о его присутствии постепенно забывали. Все поворачивались к Луизе и новорожденной. А Луиза с ребенком на руках все пыталась разглядеть в окружавшей толпе мужа. Внимательно смотрела на него, пытаясь понять причину его безмолвия. Она размышляла о том, что значит перемена в выражении его лица, но вскоре один из гостей вновь отвлекал ее от мыслей и она занималась другими вещами.

Жюль наблюдал за ней. Луиза была очень красива. Красное бархатное платье подчеркивало кожу цвета слоновой кости, но, несмотря на поразительную красоту наряда, внутреннее сияние самой Луизы затмевало ее. Взгляд, полный любви, которым она смотрела на Жюля, спустя годы еще утешит его в сожалении и ранит в сердце.

Внезапно он почувствовал, что задыхается среди людей, и покинул зал. Только снаружи он снова задышал. Словно из улья, в коридор проникло ровное жужжание и шум разговоров и движений. Жюль расстегнул верх рубашки и сделал глубокий вдох.

Последние гости разошлись только к полуночи. Его жена до сих пор была одурманена счастьем. В ее глазах мерцал блеск, они обворожительно улыбались. Луиза чувствовала легкость. Такой легкой она не была уже многие годы. А Жюль нес все бремя ее легкости на своих плечах.

Никто, кроме него самого, не знал о его положении. Никто, кроме Шарлотты, не знал, что он обменял своего собственного ребенка, потому что больше поверил в чужого. Его привычное всем невозмутимое выражение лица давно стало потерянным. Он чувствовал, как его переполняет невиданное прежде отчаяние.

Что теперь? От жажды получить ответ пересыхало в горле. Кругом не было никого, кому он мог бы открыться, кому мог бы довериться.

Раньше он всегда сочувствовал тем многим людям, которые не могли прижиться во внешнем мире. Теперь он больше не справлялся в своем собственном. Помимо всего прочего, ему еще и пришлось осознать, что на некоторые вопросы нет ответов даже для судьи.

Все казалось неправильным: этот брак, этот дом, этот ребенок. Жюль шагал по модульному паркету теперь уже пустого зала, навощенному так сильно, что в нем отражались картины, висящие на выбеленных стенах. Из золотых рам глядели портреты всех семей, живших в этом доме со времен строительства виллы много лет назад. Их портрет тоже скоро будет здесь висеть.