От этого тарана крейсер пострадал гораздо больше своей жертвы. Оказались свернуты с фундаментов носовая и шканечная стодвадцатимиллиметровые пушки левого борта, что сократило бортовой залп влево всего до двух стволов, смяло фальшборт, вплоть до третьей трубы. Обшивка получила глубокие вмятины и несколько длинных разрывов в верхней части надводного борта. К счастью, левый винт не пострадал.

Хотя удар был скользящий, брандер все же развернуло. Совершенно неуправляемый пароход продолжал на остатках инерции катиться по пологой дуге влево от середины фарватера, быстро погружаясь, пока не коснулся дна носом севернее гавани Симоносеки. Лейтенант барон Врангель, командовавший носовым плутонгом, удовлетворенно отметил, глядя на него: «Через дыры от наших снарядов так быстро тонуть он не может. Не так уж и много их наберется. Значит, кингстоны открыты. Точно самотопом был!»

Большая часть надстройки на пароходе была деревянной, и теперь ее разбило снарядами в щепу. В бортах чернели пробоины, но, как ни странно, он не горел. Течение начало разворачивать судно поперек пролива, но, вероятно, днище уперлось в подводное препятствие. Это остановило разворот и сильно накренило пароход на левый борт. Дальше он не двигался, затонув на самой кромке глубоководной части канала. При этом корма полностью ушла под воду, рядом с буями, ограничивавшими фарватер, но все же не выходя на него.

Это с огромным облегчением наблюдали с «Жемчуга», бывшего уже в полумиле севернее гавани Симоносеки, фактически на рейде порта Модзи. Стоянку судов в акватории этого порта начали обстреливать всеми орудиями правого борта. Ответного огня, как ни странно, почти не было. Только один пароход, уже имевший ход и двигавшийся к мысу Мекари, отстреливался из двух стодвадцаток. Тот самый пароход, что до этого очень точно гвоздил по уходящим за мыс нашим эсминцам. С «Жемчуга» видели шлейф пара, выброшенный одним из них после накрытия. Естественно, ему уделили большее внимание, чем всем остальным.

Результат оказался молниеносным и оглушительным. Едва получив свои первые попадания, «японец» исчез в яркой вспышке, разметав обломки по всей гавани, и сразу ее почти полностью закрыло огромным облаком дыма, закручивавшимся внутрь себя и продолжавшим сеять обломки, поднимаясь в небо на темной клубящейся ноге с прожилками остатков пара. В этот момент докатился жуткий грохот. Все, кто это видел и слышал, невольно присели и замерли на доли секунды. А потом пришла и взрывная волна заметно качнувшая крейсер влево, хотя ее удар и пришелся с носовых углов.

Что она натворила в самой гавани – было просто ужасно. Несколько небольших судов, оказавшихся поблизости, этим ударом перевернуло или мгновенно раздавило. Даже большие стальные пароходы не выдержали его. Попадали трубы, мачты и грузовые стрелы. Надстройки, словно бумажные, смялись и порвались. Обшивка бортов лопнула, как гнилая парусина. Два ближайших соседа водоизмещением не менее пяти-шести тысяч тонн явно тонули. Стоявший в северном углу порта трехмачтовый барк сорвало с якоря и бросило на соседние пароходы, которые накрыло его рухнувшими мачтами. Всех остальных тоже встряхнуло до потери сознания, пообрывав якоря и швартовые концы, а кто был у причалов, наверняка приложило о стенку с последствиями разной степени тяжести. Ни одной крыши на ближайших постройках не уцелело.

Потрясенные увиденным, комендоры прекратили огонь. Только почти сразу возобновившийся обстрел из уходившего за корму слева Симоносеки вернул всех к реальности. Однако стрелять в пароходы больше не решались. Продолжая движение, «Жемчуг» скоро оказался прямо напротив гавани и рядом с мысом Мекари. Из-за поросших лесом возвышенностей на мысу и правее него взлетели вверх сразу несколько сигнальных ракет. Сначала дважды пачками по четыре-пять, а потом одна за другой. Это были явно не наши сигналы.