Рожественский захрипел, глаза налились кровью, как у взбесившегося быка, но Фелькерзаму такой вид командующего только добавил обличительной прыти – семь бед, один ответ!

Все равно пропадать!

– Энквист для тебя «пустое место», Небогатов «хер конячий», а я «мешок с навозом»! Да за такие вещи не на дуэль вызывать надобно, зачем благородную сталь поганить, а морду хамскую нужно бить вдумчиво, чтобы поганую пасть дальше на достойных людей разевать не мог – у тебя не слова из нее идут, а сплошное амбре! У тебя ни капли уважения нет к идущим на смерть людям, верным присяге, – один словесный понос льется, как из прохудившегося бурдюка

– Заткнись! Собственными руками придушу!

– Что – понравилось?! И это еще не все! Ты эскадру в Цусимский пролив ведешь, и бой решил 14 числа устроить, праздник для их величеств отметить! Ты что творишь, бестолочь?! Не то, что командиры броненосцев и крейсеров, флагманы твоего плана сражения не ведают, ты всех на убой как бессловесное стадо тянешь. Только в последний момент объявишь, чтобы курс норд-ост 23 держали. Вот и все твое руководство в бою будет, глупец, пока тебя по голове осколком не приласкает через сорок минут! И все твое участие в сражении на том и закончится!

На какую-то секунду Рожественский остолбенел, выпучив глаза, и посмотрел на Фелькерзама странным взглядом. Но того уже нельзя было остановить, и он начал выкладывать такое, что командующий захрипел, рванув воротник кителя так, что золотистая пуговица была вырвана с корнем и полетела на пол, как брошенный империал.

– Тебя с броненосца Коломейцев снимет, со штабом, он и экипаж «Осляби» спасет до этого – мой флагман опрокинется, ты его под сосредоточенный огонь подставишь! А «Суворов» до конца сражаться будет, в костер превратившись – спасенных с него не будет! А твой выдвиженец, сука гладкая, командир «Бедового» Баранов, свой миноносец, и тебя с ним, японцам в плен отдаст, а еще четыре броненосца флаги спустят – позорище!

Фелькерзам говорил негромко, шипел больше как змея, но от каждого его слова лицо Рожественского потихоньку меняло цвет с багрового на синюшный. Дмитрий Густавович придвинулся, впившись взглядом в мертвеющие глаза Рожественского, который явно ему поверил. Ведь не мог же он испугаться – Зиновий Петрович мужественный человек, наделенный личной храбростью, тут не было никакого сомнения. Но вид у командующего был такой, что краше в гроб кладут.

– Японцев оскорбит даже не сдача тебя, командующего эскадрой, а то, что на «Бедовом» даже не стреляли, все снаряды в погребах лежали по штату, и белая простыня поднята. Энквист сбежит с крейсерами на Филиппины, хорошо, что ты с собой только шесть транспортов повел, остальные в Шанхай отправишь завтра, а то бы все потеряли. А до Владивостока только два миноносца на последних лопатах угля дошли, да «Алмаз» с «Изумрудом» – но последний на камни вылетел, его там и подорвали в панике. Вот такие дела… Зиновий Петрович, да что с тобой?!

Вопрос был напрасным – Фелькерзам успел только подхватить Рожественского, когда тот рухнул на палубу. Лицо командующего эскадрой исказила страшная гримаса, он силился что-то сказать, но не мог, бормотал что-то совсем неразборчивое, и еле слышно.

«Вот это и есть третий вариант – слово материально, и если не убивает сразу, то инсульт в таких случаях закономерен. Его на правую сторону парализовало, вон как губы перекосило. Все – если и выживет, то командовать уже не сможет, так что принимай на себя его обязанности, командуй. И врачей немедленно позови, на госпитальный «Орел» отправить тушку нужно – дело плохо!»