– Любовь, она проходит. Я выбирал не жену, а мать для сына.
– Во как! А квартира у нее есть, где детей рожать?
– Наше дело.
– А папа твой. Жив?
– Не знаю, Игорь Валентинович. И знать не хочу. Еще вопросы будут?
– Профессиональное любопытство, – Меркулов набирает из поленницы охапку дров, направляется в баню. – Не задерживайся! Ребята голодные, тебя ждем.
Проводив его настороженным взглядом, Ермаков продолжает работать.
•
Комната в доме, круглый стол под окнами, с одной стороны Меркулов. Под рукой на кровати открытый чемоданчик. С другой стороны стола Лосев на диване. Секачев на стуле, еще один стул приставлен, дожидается сидельца. Они сидят, соблюдая натянутое молчание. Ермаков раздевается у дверей, споласкивает руки под умывальником, проходит. Друзья на товарища не смотрят, сидят с замороженными лицами, глаза стеклянные.
– Присаживайся, Леня. Ребята шашлыки изготовили, прямо в печи. Решетку барбекю приспособили. Стреляли бы так! Присаживайся, чего стоишь. Водку будешь?
Интонации Меркулова не предвещают ничего хорошего.
– Что случилось? – Ермаков присаживается.
Меркулов наливает водку в граненый стакан примерно на треть.
– От души пей, закусывай. Будет что вспомнить, когда в тюрьму сядешь.
Ермаков пальцем трет шрам под глазом.
– Тогда лейте полный.
– Как скажешь!
Водка наполняет стакан. Ермаков смотрит на друзей, те избегают взгляда.
– Уже выпили? Тогда третий тост.
Ермаков выпивает полный стакан, ставит на стол, обратным движением цепляет пальцами маринованный кусок селедки, отправляет в рот, пережевывает с костями, глотает, ждет объяснений. Меркулов поворачивается к чемоданчику, начинает колдовать с принадлежностями, затем берет стакан Ермакова, смотрит на свет, кисточкой наносит пудру, снова смотрит, выбирает отпечаток. Приклеивает специальную пленку, разглаживает, тут же аккуратно снимает, наклеивает на приготовленное стеклышко, кладет на стол.
– Сделал у вас на глазах, чтобы не сомневались, – Меркулов достает папку. – А вот уголовное дело, в нем заключение экспертизы. Смотрите сами. Что скажете?
Ермаков сравнивает отпечатки на стекле с материалами дела, передает Секачеву, смотрит на Меркулова.
– Идентичны. И что?
– Это тебя надо спросить, – Меркулов забирает дело. – Одни пальчики с твоего стакана, другие с пистолета Макарова, из которого в вашего приятеля, Арсена стреляли. На следствии показал, что стреляли из темноты, фары слепили, в общем, он не видел, кто стрелял. А пистолет валялся в снегу, рядом, на детской площадке, на нем обнаружились твои пальчики. Можешь это объяснить?
– Как я мог стрелять в него, если стоял позади всех. Борман выстрелил, потом на них ствол направил. – Ермаков смотрит на Секачева, тот с готовностью кивает.
– Игорь Валентинович! Мы думали, он нас завалит. Да, Витек? В штаны наложили.
– Леня вступился за друзей. Выстрелил, а пистолет выбросил. Там его и нашли, чуть в стороне. Стреляешь метко, дерешься тоже хорошо, специалист. Одного не учел, что есть бандиты в другой машине. Вас избили, а кто стрелял, никто не видел. Мало того! Ствол милицейский, находится в розыске.
Секачев не выдерживает, он возмущен.
– Девчонки видели, мы ни при чем! Они в окно смотрели, из курилки.
– Ничего из того окна не видно. Две машины подъехали, драка в темноте. Кто там разберет? Машины уехали, вы остались. Подрались из-за девушек, при этом их показания мало стоят, они ваши подружки, Леня ко всему женился. Жена мужу плохой свидетель.
– Но мы-то рядом были, дядя Игорь! – Лосев прерывает свое молчание, до этого не участвовал в разговоре. – Борман стрелял! Мне-то вы верите?