Платон недоверчиво смотрит.

– Надо же, как бывает. А мы с вами в поезде едем. И что потом?

– Расформировали отдел. Времена лихие, я в Москву перевелся. Лет через 5 узнал, что Леня погиб. Определили несчастный случай, дело засекречено. До гибели он работал под прикрытием, большего не скажу. Не дурак, сам понимаешь. И псевдоним у Лени был, дружеское прозвище. Догадаешься?

– Откуда, – Платон вскидывает глаза. – Неужели Джонсон?

– В точку, – Секачев кивает. – Можешь звать меня дядей Толей. Наедине, конечно. Мы с твоим папой огонь и воду прошли, он командиром был. Третий тост. – Секачев наливает, они молча выпивают.

– Странное прозвище. Кличка?

– Джонсон, по-английски, сын Ивана. Леонид Иванович. Фамилия Джонсон распространенная, вдруг мелькнула рядом с именем Платона Ермакова, который попал в плен, а имя редкое. Совпадение имен и фамилий? И псевдоним! Заинтересовался. Мы выяснили Филимонова, который тебя в лагере окликнул. Он из твоего города, жил в соседнем дворе, завербовался через клуб Алиби. Знаешь?

– Алиби паб? Знаю. Ночной клуб.

– Этот клуб принадлежит Рустаму Ахметовичу Тагирову. Олигарх, кандидат в губернаторы. И вдруг Джонсон назначает встречу. Свежая информация, из одного источника. Господин Тагиров известный персонаж, контакты под наблюдением. В интересах дела тебя выписали чуть раньше. Всего рассказать не могу, а вот ты помочь в состоянии! При желании.

– Не вопрос. А что делать?

– Ничего особенного, опознать.

– Джонсона?

– В точку, сынок.

– Могу не узнать.

– Главное, чтобы Джонсон тебя узнал. Для него это будет сюрпризом, как Филимонов для тебя в лагере, только теперь на нашей территории, – Секачев поднимается, надевает пиджак, перед зеркалом поправляет кобуру, берет полотенце. – Ты не отлучайся из купе. Вернусь, еще историю расскажу, про часы от маршала Жукова. Из детства твоего. Забавная история!

•

Секачев выходит из туалета с полотенцем на плече, встает за стеклянной дверью, разговаривает по телефону, просматривая вагонный коридор по всей длине.

– Витя! Надо наружку организовать. Ермаков Платон Леонидович, едем вместе. Да, Платон Ермаков! Сын, похож на него. Как там Меркулов?.. Понятно, завтра увидимся. Отбой!

Из купе выходит проводница, оставляет дверь открытой, Секачев проходит мимо. Останавливается. Брюнетка с мушкой на щеке в рассеянности стоит перед чемоданом. Она без плаща, красивая фигурка в облегающих черных брюках, длинные ноги, как у фотомодели с обложки журнала. Он улыбается.

– How are you?

Брюнетка оборачивается. Она выглядит лет на 35, хотя ей, должно быть, много больше.

– Помогите, пожалуйста, – акцент придает дополнительный шарм.

– Наверх?

– Лучше вниз, понадобится.

– С удовольствием!

Секачев заходит в купе, поезд кренится на ходу. Иностранка его пропускает, скользнув руками по бедрам, прижимается сзади. Дверь захлопывается. Ее ладони у него на груди, ныряют под пиджак.

– О! Пистолет? – рука спускается вниз.

– С ума сошла, – он пытается ускользнуть от чересчур откровенных объятий. – Мэри! Нельзя сейчас. Вечером! Ну? Хватит, прекрати. Ночь впереди!

Она его разворачивает, приникает телом, выставив ногу на сиденье, тем самым пресекая попытку к бегству. Недолгая борьба заканчивается страстным поцелуем. Он готов сдаться на милость победительницы, тянет руку к двери, чтобы повернуть стопор, но женщина отстраняется.

– Оставь чемодан! Иди. Я денег дала, попутчиков не будет, – она разжимает его объятия. – Вагон пустой. Приходи вечером, я в ресторан. Кушать хочу.

Секачев вздыхает, глаза блестят. Полотенце валяется на полу.

– Хорошо, – он открывает дверь. – Мы в купе пообедаем.