– Ну, разумеется, она испугалась меня и забрала заявление.

– Господи, спасибо огромное! – воскликнула я, ощущая мурашки по всему телу. – И за что только мне посланы такие помощники.

– Не за что, Яна. Ведь это касалось не только Вас. Таких сплетен мне, как человеку женатому, и даром не надо.

Можно подумать, о тебе никогда подобных сплетен не ходило, подумала я про себя, с таким количеством студенток в друзьях.

– Я понимаю. Простите, что так вышло, что впутала Вас в это. Вы же понимаете, я не хотела. Мне не хватило бы наглости такое о Вас не то что бы сказать, но и подумать! Так что я не давала ей повода так говорить… Злые языки, они сделают слух из ничего.

– Да я, пожалуй, сам виноват. Ладно, эта проблема решена.

Сам виноват? Это он о чем? Я вспомнила, как Галя сказала, что на комиссии он на меня пялился, и сглотнула слюну.

– Да, вот только… То, что Вы ей позвонили, усилит ее убеждение в том, что, ну…

– Я понял. Можете не договаривать. Лично она может думать, что угодно. На это я повлиять не в силах. Главное, чтобы остальные думали иначе.

– Да. Вы правы, разумеется, – вздохнула я. – Еще раз огромное спасибо. Я не знаю, как бы все это обернулось, если бы не Ваша помощь.

– Яна. Вы мне так и не рассказали, как такая способная студентка попала на комиссию и сдала ее на четыре без особых усилий? В комиссии всегда сидят законченные троечники. Но что там делали Вы?

– А вы знаете Корнееву?

– Так, немного. В последнее время ходят нехорошие слухи, но я не особо в такое верю. А дело в ней?

– В ней. В том, что она меня невзлюбила. А вот за что – мне знать не дано. Она же с пулей в голове.

– Ну, не следует Вам в таком тоне говорить о преподавателе. Вам еще у нее учиться, – Довлатов снова был серьезнее некуда, приструнил меня одним тоном.

– Извините. Я просто не люблю ее. Это у нас взаимно. Как я смогу учиться у нее после этого? Она ведь узнает, что я сдала ее предмет с недопуском, и будет отрываться.

– А Вы не поддавайтесь на провокации. Не позволяйте ей в чем-нибудь Вас завалить – учите так, чтобы не к чему было придраться. И ни в коем случае сами ей не говорите о комиссии. Только если первая спросит.

– А она разве еще не знает?

– Вот не уверен.

– Хорошо. Спасибо за совет. Послушаюсь и буду вести себя тихо-мирно.

– Да. И не бейте больше никого. Мне до сих пор не верится, что Вы избили кого-то. Такая безобидная с виду девушка.

– Не избивала я ее. Так. Ударила пару раз. Я ненавижу… когда поступают так, как поступила она.

– Понимаю. Но все равно. Вы в университете – прячьте кулаки и доставайте устные аргументы.

Я грустно усмехнулась его совету. Я так не умею. И никогда не научусь.

– А как мне надо было ей доказать обратное, если она вбила себе в голову такую… такую… несуразицу!

А такую ли несуразицу? – подумала я. – Сколько минут я уже с ним болтаю? К тому же мы вместе обедали. Так ли невозможно нам переспать? У нас отношение уже не как у студентки и преподавателя, а более свободные. И это меня немного напрягает. Я чувствую, будто виновата в этом, будто навязалась ему в друзья.

– Надо обладать даром убеждения. Прав тот, на чьей стороне правда. А она на Вашей стороне.

– Покидченко не из тех людей, которые откажутся насолить ближнему исподтишка. Она бы никогда не признала собственную ошибку. Она была убеждена.

– И вот вопрос: что убедило ее? С чего она вообще это взяла?

– А Вам сказать честно, как я думаю?

– Принимаю честность в любом виде, – серьезно ответил Константин Сергеевич.

– Как она сама сказала, цитирую: «Так ты все-таки спала с ним, да? Ай да я! Конечно! Можно было это сразу понять. По тому, как он на комиссии на тебя пялился!»