Сын держится в стороне, он напуган происходящим.

Мозг коварен. Почему-то он подбирает факты под теорию, которая не способствует выживанию, противоречит базовому инстинкту самосохранения. Я отдаю себе полный отчет в этом. И в то же время не верю никаким доводам разума, считая, что «подсознание» говорит мне правду, ум усыпляет напрасной надеждой, а близким остаётся только утешать меня, поэтому верить им глупо.

Не слушая доводы разума, я в мыслях склоняюсь к худшему развитию ситуации: «Раз я не оказалась счастливчиком, попав в число раковых больных, значит и дальше всё пойдёт по худшему сценарию. Мне и в институте-то никогда не везло на экзаменах». Так я думаю.

…Нет, я не боялась рака: просто была убеждена, что эта тема не зазвучит в моей жизни. Мои панические настроения вызваны моими представлениями, что рак – это смерть. И не стремилась расширять свои «познания» в этом направлении, напротив, защищая себя, выключала телевизор и выходила из разговора, если появлялась тема «рака». Я слышать о раке ничего не хотела! Мне казалось, что это ужасное горе, которому нельзя помочь. Сейчас это коснулось меня.

Изо всех сил я пытаюсь прислушаться к себе и услышать ответ на вопрос: «буду ли я жить?». Не смотря на хаос в голове, я осознаю, что душа и разум на редкость едины в негативных ожиданиях. И это прочный заслон на пути обретения надежды и веры. Будущее всегда не безынтересно, но сейчас я хочу знать, действовать ли мне, или все попытки обречены… обречены… обречены…

…Я была уверена, что рак косит целые семьи. А в нашей семье этой хвори, можно сказать, что и нет, поэтому я на сто процентов была убеждена, что не заболею раком. Располагай я бóльшими знаниями по этой теме и не имей заблуждения, что рак наследственная болезнь, я бы хоть как-то проверялась. Ведь я знала другие слабые стороны своего здоровья и проходила время от времени обследования. Моя уверенность, что раком заболеть я не могу, сгубила меня. Даже запись на обследование была чистой случайностью, спровоцированной льготной ценой и близостью медцентра к моему дому.

Или это мой ангел-хранитель протянул мне руку помощи? А иначе мне не пришло бы в голову обследоваться на рак груди, или, скажем, выяснять, есть у меня болезнь Альцгеймера или нет.

Что делать? Сестра моя работает в областной больнице нашего города, и ей хорошо известен весь арсенал средств лечения и условия, в которые я попаду. Известно и отношение к раковым. Поэтому она упорно настаивает на лечении за границей. Я вяло возражаю, что это нереально в нашем нынешнем материальном положении. Но Люба убеждает: «Надо прислушаться к мнению доктора. Если он сказал, лучше лечиться за границей, значит, это и надо делать. Здесь лечение тоже не бесплатное, но заведомо худшее. Нельзя терять время». Андрюша поддерживает её, но организация лечения ложится на Любу, как на самую опытную и часто бывающую в Европе из нашей семьи.

Сестра уже списывается с различными зарубежными клиниками, присылает адреса сайтов, пытается обсуждать со мной ближайшие шаги, но я не в состоянии даже вникать во всё это. Я плохо соображаю. Ужас сковывает меня так, что я не в силах сосредоточиться на разговоре. Мне хочется сказать, чтоб меня больше не трогали, ведь всё это бесполезно, всё! С трудом слушаю Любины объяснения, и слепо шарю по присланным мне сайтам клиник, почти не улавливая информацию.

Единственное слово, которое в разных комбинациях я набиваю в поисковике Яндекса – выживаемость. И читаю, читаю всё подряд – специальные малопонятные мне медицинские статьи, форумы таких же несчастных женщин (как их много!), оказавшихся перед болезнью с детьми и без денег. Не читаю только о «волшебных» нетрадиционных методах лечения рака, будучи уверенной в полной бесполезности этих методов и небескорыстности их авторов.