Грудь увеличилась и ныла иногда, в известные дни, а чаще нет. Но я знала аббревиатуру ПМС, и это казалось мне исчерпывающим объяснением, Казалось… Да и боль не была сильной… И я жила с этим, думая, что со мною всё в порядке. Также безжалостно продолжая относиться к своему казавшемуся несокрушимым здоровью. Только вот уставала. И объясняла это возрастом. Как же я заблуждалась! Судьба-то изменчива. И она заговорила со мной наконец. Голосом доктора Перова. О том, что боль связана с распадом тканей. О разрастающейся и давящей на всё вокруг опухоли.

…Каждый отрезок жизни надо прожить, прострадать, перепрыгнуть нельзя, да и не получаются такие «прыжки» – это приходится признать…

Между тем мне делают КТ – компьютерную томограмму – и МРТ, и сообщают, что метастаз в печени нет, есть небольшая киста, но это несущественно. Переводчица очень рада, я, если честно, нет. Какое мне дело до метастаз, если диагностирован рак!! Уже две недели как диагностирован, а я всё ещё не могу принять эту ситуацию и видеть в ней хорошие моменты. Делают сцинтиграфию костей – ничего не находят, и импозантный доктор с улыбкой, как здесь повсеместно принято, энергично жмет мне руку, сообщая это, но моя реакция та же.

Ефгения рассказывает, что в клинике имеются два аппарата для проведения сцинтиграфии, показывающей наличие или отсутствие метастаз в костной ткани. И добавляет: «А в России – три: в Москве, Петербурге и Новосибирске. И очереди на полгода». Приходится утешаться отсутствием очереди, поскольку счет за сцинтиграфию – 800 евро. Однако.

Курс евро подрастает с 43,7 до 45 рублей почти. Это и не рост, а так, колебания… Но при моих счетах в тысячи евро всё это нервирует. Меня, привыкшую экономно относиться к тратам, стоимость лечения деморализует.

Хотя постепенно вся эта деловитая, доброжелательная обстановка начинает на меня действовать положительно. Всё происходит в хорошей клинике, я лечусь у заведующего, чья репутация высока. Он специализируется на операциях мастэктомии (удаление молочной железы) и реконструкции груди, делает множество таких операций еженедельно (Воображение рисует картинку – ведро с отрезанными грудями, бррр..). Среди характеристик, данных ему разными людьми, несколько раз слышу слово «трудоголик». К тому же доктор К. безусловно харизматичен, уверен в себе, добр и внимателен. Мне хочется верить, что он мне поможет, и я хватаюсь за эту веру, что мне ещё остаётся? Это всё, что я могу… Надеяться и верить… Как это сложно сейчас…

Во время прохождения обследования я живу в ближайшем к клинике отеле Вебер, открывшемся менее года назад. Это мой первый отель в Германии. День за днем я возвращаюсь в свой номер из клиники почти как домой, тем более, что в номере меня ждут родные: вечерами я не успеваю переговорить со всеми по скайпу. Говорю подолгу, делюсь переживаниями, плачу, смеюсь. Это помогает. Я уже не лечу вниз, в бездну отчаяния. Я чувствую: родные меня держат. Держат, и упасть не дадут.

То же делает и спокойная, благожелательная обстановка этого удивительно тихого отеля. Вообще, тишина – это тщательно оберегаемая немцами ценность их жизни. И мне это нравится. Я завидую белой завистью, вспоминая бесконечный шум наших больших городов, музыку торговых центров, петарды ночами по любому случаю, будящие всех в радиусе километра, оглушительную сирену сигнализаций повсюду припаркованных машин под утро, лай бездомных собак, беспардонно-громкие разговоры, крики, мат и песни загулявших горожан. Здесь, в Эссене, всё по-другому, и это другое мне нравится.

Сейчас, вдали от дома, в комфортабельном отеле, я полностью избавлена ото всех забот, которые перегружают жизнь обычной женщины. И впервые в жизни могу всецело посвятить время решению собственных проблем, что прежде было на периферии моих занятий.