Флориан подобрался ближе к ее лицу. Глаза Гинервы были закрыты, она кричала во все горло. Тогда миссарец прильнул к уху и прошептал:

– Гинерва… Гинерва, проснись, это я – Флориан.

И тут ее глаза открылись. Она успокоилась. По началу пустой, ее взгляд стал приобретать волю. Изможденным голосом она молвила:

– Что вы оба тут делаете?

Ответ не потребовался.

– Опять это началось? О вселенная, за что?

Мак Нерли что-то сказал ей на родном. Гинерва спросила:

– An do chuidich e mi? (арфский, диалект Дуглас. Это он спас меня?).

– Chuidich e thu (арфский, диалект Дуглас. Он спас).

Мак Нерли посмотрел на миссарца с изумлением.

Флориан было решил поведать правду, но решил попридержать козырь. Ведь шансы на успех снова возросли. Он просто сказал, что обучен снимать порчу. На самом деле Гайер действовал наобум. Как-то раз с одним из его отряда случилось что-то подобное. Средних лет ратник ни с того ни с сего упал и стал дергаться в конвульсии. Обливали водой, были пощечины – ничего. Командир сам пытался растолкать своего солдата. После ряда неудачных попыток тихо ругнулся шепотом. И тот ожил.

Что у Гинервы, что у того мужчины проявлялись признаки хвори, которой дадут название болезнь Катарины, а в более поздние времена – a splitting mind. В переводе: «разделенное сознание». Одним из признаков заболевания была реакция больного только на шепот или другие специфические звуки.

Мак Нерли дал Гинерве попить, укутал поплотнее. Та скоро уснула. Двое мужчин просидели у ее палатки всю ночь. Когда небо на горизонте стало слабо-зеленым, арф произнес:

– Можешь ты идти. Нет этого повтора в утро.

– Давно это у нее?

– Давно.

Флориан не стал расспрашивать дальше. Он уперся спиной в жердочку и заснул.

Он проснулся спустя несколько часов. Уже давно светило солнце. Выдвинуться на рассвете не вышло.

Перед его глазами была необычная картина. Арфы стояли кругом у тлеющего костра. Гинерва своим мелодичным голосом начала песнь:

Флориану понравился этот волшебный мотив.

На второй строке подхватывали остальные арфы.

Он слушал их песнь, их мелодичные голоса. Люди Гайера с восхищением смотрели на «представление». Бывшие крестьяне проникались искусством.

Гинерва О’Кили пела, то вздымая голову, то прикрывая глаза.

Когда их пение закончилось, она прошептала:

– Kenavo (арфский, диалект Морриган. Прощай).

Миссарцы не знали, что у арф спустя время после похорон принято петь любимую песню покойника. По арфским верованиям считалось, что дойти с земли до звезд можно не ранее, чем за несколько дней. И песня – это прощание. Полное и окончательное.

Арфы стояли в кругу у пепелища и исполняли новые песни. За это время весь лагерь окончательно выспался, шли сборы.

Но пока они не закончили, никто не решался их потревожить. Иноземцы закончили и в молчании присели на бревно. Принцесса посмотрела в сторону Флориана. Он с улыбкой кивнул ей. Та же просто смотрела на него. Ее взгляд был задумчив и глубок. А потом она отвернулась.

– Пан Гайер!

Спокойствие командира прервал часовой. Его лоб был в поту. Глаза на выкате.

– Там! Там!

Часовой заикался от страха. И в итоге смог выдавить из себя:

– Там зверь!

Ветки захрустели. На опушку вышел медведь. Худой до того, что бока впали. Медленно он ковылял по направлению к лагерю. Но выглядел совсем неопасным.

– Что делать? – нервно спросил часовой.

На лицах миссарцев было изумление. На пару с благоговением. Многие подносили ладонь ко лбу – религиозный жест. Мало кто из них видел живого медведя. Они не решались достать оружие. Никто не хотел брать на себя такой страшный грех, хоть ратники и имели право на защиту.