И этим холодом был я, я убивал её, убивал всякий раз, когда не мог дать ей тепла, любви, чувств, не мог более эмоционально принимать подарки, принимать их не через силу, а с открытой душой и сердцем, все это убивало её, и вот результат: холодная и сдержанная, серая, неяркая, грустная, и слишком тяжёлый взгляд некарамельных глаз…

Неужели я здесь с ней только из чувства вины, только потому, что считаю себя виновным в том, что она стала ТАКОЙ? Но нет, я же думал, пришёл к тем выводам, ещё не видя её ТАКОЙ, но всё же, правда ли то, что я хочу сказать ей? Если это только предлог, чтоб отползти от той черты, к которой я сам себя привёл? Ведь для неё слова – это не пустой звук, особенно те, что собираюсь сказать я.

Я посмотрел на неё, она шла рядом и смотрела на воду, что небольшими волнами текла своей дорогой.

– Смотри! – обернувшись ко мне, показывая рукой на воду, воскликнула она, – уточки! – И в эту секунду глаза её заблестели. – Жаль, у меня ничего нет, чтоб их покормить, – сказала она уже сдержанным голосом, да и блеск глаз пропал.

«Боже, я сойду с ума», – мысленно ужаснулся я тому, что происходило сейчас на моих глазах, тому, что я сотворил. «Сломал. Ты её сломал!» – кричали мои мысли, моя совесть, я-второй. «Нет, нет и нет, я не хочу видеть её такой, такой мёртвой, серой, грустной, нет. Я верну прежнюю её, верну!» – кричал я в душе, хотя лицо моё в ту минуту было спокойным и холодным, как всегда.

– Да, милые уточки, – ответил я на её возглас. – Если хочешь, можем зайти в кафе и купить что-нибудь.

– Нет, не хочу, – отозвалась она, вновь отвернув от меня голову. – Там всё всегда дорого.

На этом реплики по поводу уточек и их кормления закончились. Солнце припекало, ветер успокоился, мы дошли до лежанок.

– Посидим? – предложил я ей.

– Можно, – согласилась она и пошла наверх, сев на лежанки и свесив ноги, она смотрела на речку, а я готовился с мыслями и силами, чтоб продолжить начатый у светофора разговор.

– Я начал говорить там, у светофора, – начал я, – так вот, про самодостаточность.

– Да, что ты в чём-то согласен со мной, – припомнила она.

– Да.

– В чём же? – повторила она свой вопрос.

– В том, что самодостаточный человек ни в ком не нуждается. У него есть свой собственный мир со своими правилами, законами и общением с теми людьми, что ему удобны, и я не говорю про выгодные и деловые отношения сейчас…

– И, по-моему, у тебя это всё есть, – перебила она меня, – и правила, и законы, коль ты не простил себе свои ошибки и мою ошибку мне. – Глаза её потемнели, отчего и так тяжёлый взгляд, который был направлен на меня, стал ещё более пугающим. – Извини, перебила, – тут же сказала она, – продолжай.

– Так вот, я не самодостаточный человек, – продолжил я. – Я думал, что я такой, но ошибся и признаю свою ошибку, – нелепо закончил я.

– А я тут при чём? – спросила она.

– Да при том, что ты помогла мне это понять, – ответил я. Всё это звучало нелепо. – Точнее, не ты, а твоё отсутствие в моей жизни. Я думал, что это пройдёт со временем. Ведь я не так уж плохо жил без твоего общения, без тебя в целом столько лет, потом появилась ты, да и не только ты, ещё и другие наши с тобой одногруппники, кто-то стал мне хорошим товарищем, а кто-то ушёл, но не в этом дело.

Да, я хотел, чтоб ты ушла, потому что, как ты сама говорила в ту последнюю встречу, мы оба мучаемся, ты мучилась в большей степени от моего холода, что убивал тебя…

Она резко вздохнула и отвернула голову от меня.

– И вот, – продолжил я, – спустя время я начал понимать, что ты права, права в том, что жизнь без праздников пуста, нет, это не значит, что теперь я стал заядлым тусовщиком, я понял, что жил немного не так.