Сколько я себя помню, я ничего не хотела делать. Прежде всего это касалось домашних обязанностей, и именно с ними в мою жизнь вошло неприятие операции «делать», которое позже переросло в неприятие работы вообще.

На одном из обсуждений тематики этой книги в шутку было сказано: «трудиться или не трудиться?» – это как «быть или не быть?». Конечно, в каждой шутке есть доля истины, однако сопоставление этих двух вопросов свидетельствует о гипертрофированном представлении о значимости труда в жизни человека. И это представление – последствие экспансии индустриального труда, который до сих пор осознается нами в качестве некоего постулата, существующего и определяющего жизнь от века.

Моему нежеланию что-либо делать с детства сопутствовало отсутствие так называемой усидчивости. Наиболее явно и прежде всего это проявилось в занятиях музыкой. Вот уж действительно область деятельности, требующая подлинного трудолюбия. Существуют легенды о гениальных музыкантах, которые обходились без многочасовых ежедневных упражнений. Например, так описывают способности выдающегося советского пианиста Якова Флиера. Я не очень-то во все это верю, видимо потому, что это просто противоречит здравому смыслу. Очевидно и неоспоримо, что мастерство и профессионализм требуют временно́го вложения. Возможно, кто-то с легкостью осваивает иностранные языки, тонкости математических исчислений, но такие случаи скорее являются исключением из общего правила. Не случайно в языковых и математических спецшколах изучению этих дисциплин и выработке необходимых навыков посвящаются ежедневные многочасовые занятия. Что же касается музыки, то овладение техникой исполнительского мастерства – задача из труднейших. Профессии пианиста учатся с детства. Образование музыканта занимает 15–17 лет жизни.

Неусидчивостью страдают многие молодые музыкальные дарования. Редко какому ребенку выпало счастье сразу же втянуться в многочасовые изнурительные занятия, большинство не любит и не хочет заниматься, нуждается в постоянном контроле родителей. На одной из художественных выставок я видела картину, на которой изображен юный пианист, ноги которого стояли, как положено, у педалей пианино, а еще одна (воображаемая) убегала из-под пианино на улицу.

Усидчивость я понимаю вполне традиционно – как способность к долговременному деятельностному напряжению. И пример обучения игре на фортепиано демонстрирует, как постепенно происходит трансформация нежелания делания чего-либо в желание и даже удовольствие.

Но пока это не достигнуто, способность к долговременному деятельностному напряжению – это условие успеха. И этим не следует пренебрегать.

В иных случаях в подобной способности нет острой необходимости. Чтобы учиться в общеобразовательной школе, играть со сверстниками, осваивать компьютер, кататься на велосипеде, коньках, плавать, даже поступить в высшее учебное заведение обычно хватает средних способностей и не требуется какой-то особой усидчивости. Разумный вопрос: зачем вообще нужна усидчивость, если многое достижимо и без нее? Здесь любопытно обратиться к рассуждениям философа Джорджа Беркли о том, зачем, если все в мире – продукт деятельности духа, нужны сложноорганизованные механизмы, например часы. Не проще ли было взять коробку со стрелками и наделить ее свойством показывать время? Зачем всемогущему Богу понадобилось создавать подобные сложные вещи, требующие скрупулезной работы человека (например того же часового мастера) по их изготовлению. В «Трактате о принципах человеческого знания» (1710) Беркли отвечает на подобные вопросы предполагаемых оппонентов.