Даже в официальной Науке (в большинстве социально-значимых наук) четкого понимания системы до сих пор нет. Докладчики, следуя в русле модных тенденций, как правило, норовят подменить «регулярность» термином «система», что само по себе абсурдно. Любая одноуровневая, «регулярная» конструкция – есть лишь набор выстроенных по ранжиру (классифицированных) явлений. «Система» же всегда состоит из не менее чем трех уровней – выше-стоящий, ниже-стоящий и, собственно, исследуемый.

Также и любая правовая система, в том числе «система правового регулирования», должна включать в себя не только один исследуемый современным гражданским правом уровень (например, суд или торговое предприятие, спортивный клуб или воинскую часть), но и его «надсистему» (организационную – «социально-правовую», целевую), «подсистему» (имеющуюся правовую базу) и «базовый элементный уровень» данного исследуемого системного явления (огромная благодарность за эту науку проф. В.М.Сырых, которого искренне считаю одним из моих главных учителей). Именно поэтому исследование данного правового вопроса невозможно без понимания социально-системных закономерностей.

Кроме того, по сию пору со всех научных и политических трибун неизменно звучат призывы к субъективно усредненной «разумной достаточности» (?) в вопросе организации общества, его важнейших процессов и явлений, что определенно говорит о тупике, в котором оказалась современная научная и вслед за ней – политическая мысль («разумная» анархия Кропоткина – «живее всех живых»? ). И это понимание действительного состояния окружающей нас действительности крайне важно для осознания принципов возникновения, существования и гармоничного сосуществования социальных систем, тем более, систем – антагонистичных, – в окружении и внутри которых все мы живем ежедневно.

К тому же, стройная в своей логической завершенности теория может возникнуть только в подлинно «человеческом» мозгу, т.е., – на фундаменте суммы «абстрактного воображения» и «линейного мышления» (авторский вывод на основе результатов, полученных американскими математиками и французскими этнографами). На основе «суммы» – а не на базе каждого из этих отдельных элементов. Художник, далекий от линейного восприятия мира, способен лишь генерировать образы, процессы, идеи, но не может объединить их в систему, в единое целое. Напротив, человек, лишенный «воображения» – не способен быть «творцом», подлинным исследователем неведомого (хотя в официальном научном сообществе во всем мире, как мы упоминали, это наблюдается довольно часто). Даже наделенный выдающимися математическими способностями, человек без воображения остается лишь подобным компьютеру «человеком дождя» – ответственным исполнителем, «буквоедом» давно существующих инструкций, способным лишь на идеально-точное воспроизведение заученного лекционного материала.

Компьютер, напичканный миллионами шаблонов, но напрочь лишенный воображения, может быть прекрасным шахматистом-математиком, но лишенный интуиции в условиях абсолютной непредсказуемости подлинной охоты, войны, игры или исследования, он всегда будет уступать пожизненно-нацеленному на извечную «неорганичность» окружающего мира якутскому охотнику, армейскому «краповому берету» или закоренелому преступнику – искателю сокровищ и приключений. Любой процессор способен лишь в совершенстве повторить все уже ранее известные «трюки», он не сможет «изобрести колесо». Хотя, для персонала любого «конвейера» (производственного или исполнительной власти или системы стандартного образования) такой человек идеален и замечательно незаменим.